Борис Акунин - Фантастика

Сначала Роберт услышал ее мощное, торжественное рокотание, потом открыл глаза, увидел белый потолок и капельницу возле кровати, вдохнул специфический больничный запах и сказал себе: «Это я очнулся после аварии, со мной должно случиться что-то чудесное – я это твердо знаю».

Потер глаза, потому что изображение расплывалось и двоилось – гораздо сильнее, чем если он просто снимал очки.

Но лучше видно не стало. Тогда он повернул голову, увидел тумбочку и пошарил по ней рукой.

Очков не было. Разбились, что ли? Жалко, «Кристиан Диор» все-таки.

Странно. У меня очки «Кристиан Диор», а хожу в индийских джинсах за 12 рублей. Он наморщил лоб, мучительно приводя в порядок механизм мышления и памяти.

Привел.

Вспомнил.

Рывком приподнялся.

Зараза! Где очки? Ничего толком не разглядишь!

Близорукость у Роберта была не ужасная, минус два, вообще-то он более или менее мог обходиться и без очков, если, конечно, не вел машину. Но за время отключки его зрение катастрофически ухудшилось. Вместо окна он видел светлое пятно, вместо лампы под потолком – круг, а углы довольно просторной палаты (или камеры?) и вовсе расплывались.

Спокойно, сказал себе Дарновский. Нужно привести этот хаос в упорядоченное состояние. Восстанавливаем цепь событий.

Десятое мая – помню.

Сумасшедшую гонку по Артюховскому лесу, а потом через поле – помню.

Потом подслушал внутренний голос гаишника: «Они, блин, точно! Срочно по рации … » и сообразил, что угнанная «нива» в розыске. Разбежались с Дроновым. Что после? Ах да, Нина.

Он поморщился.

Когда понадобилось найти какое-нибудь пристанище, так сказать, базу, Роберт поступил просто. Пошел в интеллигентное место, к театру на Таганке, дождался, когда в антракте публика выйдет на улицу подымить и пошарил взглядом по глазам одиноких женщин. У одной прочел – на свой счет: «Смотрит на меня, вот бы подошел. Симпатичный, и кажется не жлоб. Остынь, Нинок, тебе не светит». Все женщины вокруг, разумеется, казались ему поразительно некрасивыми, но эта и по стандартным понятиям была нехороша собой: полноватая, нос уточкой, не шибко ухоженная. В общем, типикал «старая-дева-синий-чулок». Он еще покрутился возле нее, дособирая информацию. Одинокая. Переводит с английского и репетиторствует. Неплохо зарабатывает. Живет одна. Мужика нет и уже не надеется. Себя называет «Нинок».

У нее и перекантовался, пока вел наблюдение за особняком в Чернопосадском переулке. Ходил туда, как на работу, с раннего утра до позднего вечера, а по ночам расплачивался за приют – утешал домохозяйку посредством психоанализа и сексотерапии. С последним было без проблем. Как вспомнит «Афродиту в пене» – сразу герой-любовник.

Жалко, конечно Нинку. Попользовался хорошей бабой и слинял не попрощавшись. Хотя это еще посмотреть, кто кем попользовался. Будет ей что вспомнить до самой пенсии.

Вот с Инной хуже. Она должна вернуться 24-го, а сегодня уже… Собственно, какое? Все еще девятнадцатое мая? Он прищурился на яркий свет, льющийся из окна. Нет, уже двадцатое. Сколько же часов он провалялся без сознания?

Вчера вечером они с Дроновым, как два идиота, попались в элементарный капкан. Тихая мышка Алина обвела их вокруг пальца, а зажмуренный Илья Петрович ей ловко подыграл. Не было там в подвале никакой Анны, это ясно.

В капкане они проторчали довольно долго, уже не хватало кислорода, по всему телу выступила противная испарина. «Кранты, задохнемся», сказал Дронов. Но тут под потолком раздалось какое-то легкое шипение, воздух прозрачно колыхнулся, и Роберт ощутил знакомый запах. Большое спасибо, нюхали уже – точно так же пах влетевший в окно патрон.

Оба, наученные опытом, заткнули носы, а Сергей еще и прикрыл рот мокрой от пота рубашкой.

Но через секунду Роберт одумался.

– Пускай усыпляют, – сказал он. – Значит, еще не конец. Дыши носом, Рэмбо. Какой у нас выбор? Sleep tight[ 4].

На этом воспоминания, само собой, заканчивались. Дальше шли только сны – длинные, тягостные, монотонные, как и положено сновидениям химического происхождения. Тогда, в кузьминской квартире, то ли надышались меньше, то ли состав был несколько другой, но очнулись быстро. А сейчас вон все тело затекло, и на дворе уже утро, а пожалуй, что и день – вон как лениво светит солнце.

Что же все-таки снилось?

Какой-то голос всё время задавал вопросы. Другой, смутно знакомый, на них отвечал. Каждое слово гулко отдавалось в черепе. Разговор был нескончаемый, мучительный, а о чем – не вспомнить.