Джордж Макдональд: Лилит

Я прислушался. Далеко, где-то в небесной тишине, я услышал чистую торжественную песнь, рвущуюся из золотого горла. Она бросала вызов мраку и смерти, наполняла дущу бесконечной надеждой, дарила покой. Это было воплощенное "ожидание сотворения", наконец-то обретшее голос; это был плач хаоса, которому суждено претвориться в царство! Затем я услышал великий шум.

- Да будет так, золотой петушок, птица Божья! Аминь! - воскликнул Адам, и слова эти отразились от стен этого дома, в котором царила тишина, и вырвались наружу, выше, в просторы небес.

И вместе с этим "Аминь!" - словно голубки, поднявшиеся на серебряных крыльях над черепками своих бывших гнездилищ, - на своих кроватках встали на колени Малютки, громко радуясь пробуждению.

- Пой! Пой еще, золотой петушок! - кричали они, словно только что видели его в своих снах.

Затем каждый из них обернулся и любящими глазами посмотрел на своих спящих соседок и соседей, поцеловал их, и спрыгнул с кровати. Малютки, которые лежали рядом с моим отцом и матерью, вскочили бледными и мгновение грустно смотрели на места, где только что спали, а затем медленно сползли на пол. Затем они ощупали друг друга так, словно увиделись впервые, и огляделись вокруг, чтобы убедиться в том, что они живые и не спят. И вдруг, увидев Лону, они бросились к ней, сияя от счастья, чтобы обнять ее. Затем Оди, углядев леопардиху, лежащую у ног принцессы, бросился к ней и, обняв огромную спящую голову, приласкал и поцеловал ее.

- Проснись, проснись, дорогая! - воскликнул он. - Время вставать!

Леопардиха не двигалась.

- Она спит и совсем замерзла! - сказал он Маре, оцепенев от ужаса.

- Дитя мое, она ждет, когда проснется принцесса, - сказала Мара.

Оди посмотрел на принцессу и увидел, что рядом с ней спят двое его товарищей. Он бросился к ним.

- Проснитесь! Проснитесь же! - закричал он, пытаясь растолкать их, то одного, то другого.

Но вскоре он повернулся ко мне, и в его заплаканных глазах была тревога.

- Они не просыпаются! - сказал он. - И почему они такие холодные?

- Они тоже ждут принцессу, - ответил я. Он вытянул руки и положил их ей на лицо.

- Она тоже холодная! Что же это? - воскликнул он и посмотрел вокруг удивленными и напуганными глазами. Адам подошел к нему.

- Она еще не созрела для того, чтобы проснуться, - сказал он, - она забывает, и она очень этим занята сейчас. А когда она забудет достаточно для того, чтобы начать вспоминать, тогда она быстро созреет и проснется.

- И будет помнить?

- Да, но не так уж много, если подумать.

- Но ведь золотой петушок уже спел свою песню! - продолжал спорить малыш и бросился снова к своим друзьям.

- Питер, Питер! Криспин! - кричал он. - Проснись, Питер! Проснись, Криспин! Мы все уже проснулись, все, кроме вас! О! Почему вы не просыпаетесь?

Но ни Питер, ни Криспин не просыпались, и Оди громко разрыдался.

- Оставь их в покое, малыш! Пусть спят, - сказал Адам. - Ты же не хочешь, чтобы принцесса проснулась одна и никого не нашла рядом с собой? Они вполне счастливы. И леопардиха тоже.

Оди успокоился и вытер глаза, но выглядел так, словно всю жизнь только плакал и вытирался, а теперь впервые утешился и мог уже обойтись без носового платка.

Мы отправились вслед за Евой к дому. Там она не предложила нам ни хлеба, ни вина и только ждала, сияя, нашего ухода. Так не произнеся ни слова и не прощаясь, мы отправились в путь. Кони и слоны ждали у дверей, дожидаясь нас. Мы были очень рады их видеть, забрались на них, и они понесли нас прочь.

Глава 45

ПУТЬ ДОМОЙ

Было уже не так темно; мы шли через тусклые сумерки, , вдыхая эти сумерки и чувствуя в них запах весны. Мир вокруг нас чудесным образом изменился - хотя, скорее, еще более удивительные перемены произошли в нас самих. Слабого света, разлитого в небесах и в воздухе, было недостаточно, но каждый вересковый куст, каждая малая травинка были отчетливо видны. То ли они сами светились, то ли это был тот огонь, который Моисей увидел в пустыне, то ли это был тот свет, которым светились наши глаза. Ничто не отбрасывало тени; все вокруг словно обменивалось слабым светом. Все, что росло, очертаниями и цветом показывало мне свою живую душу - бесплотную мысль, которую оно могло послать наружу, ту, что составляла смысл его жизни. Мои голые ступни, казалось, любили все живое, на что им приходилось наступать. Мир и мое существо, их жизнь и моя жизнь - все было едино. Мир и вселенная наконец-то примирились и достигли гармонии. Я жил во всем; и все проникало в меня и жило во мне. Для того, чтобы что-то узнать о чем-то, нужно одновременно знать и его жизнь, и то, что я сам жив; откуда мы пришли и где наш дом, где мы - дома; и только так можно узнать, что мы собой представляем, что мы есть мы; ибо Другой - есть Он! Я чувствовал, как просыпаются новые чувства, спавшие во мне до сих пор, одно за другим неопределенные, так как не были еще определены словом; не похожие ни на что, непредставимые в моем прежнем существовании - мне нечем описать их! Несомненно цельные, но все еще растущие, и неизменно находящие, даже создающие себе место - они были настоящими; принадлежащими миру, в котором многие вещи могут войти через такое огромное количество дверей! Когда легкий ветерок трепал кусты вереска, позвякивая его фиолетовыми цветками, я чувствовал радость этих звенящих крохотных колокольчиков, я чувствовал радость ветра, которому отвечали они своим чудесным звоном* [Tin tin sonando con si dolce nota // Che 'l ben disposto spirto d'amor turge. Del Paradiso, X. 142. - Прим. автора. - И нежный звон "тинь-тинь" - такой блаженный, // Что дух наш полн любви, как спелый плод... (Данте, Божественная комедия, Рай, Песнь десятая, строки 143-144; Пер. М. Лозинского). - Прим. перев.], чувствовал радость собственных чувств и собственной души, которая радовалась всему этому одновременно. Всем этим радостям я предоставлял свою душу, словно зал, где они могли повеселиться. Я был спокойным и тихим океаном, среди которого Остров Живой Радости поднимал и гнал все новые, нескончаемые волны Счастья, которые по-прежнему оставались Счастьем, вечной Радостью, которой радовались десятки тысяч меняющихся форм Жизни, празднующие в этом океане свой великий праздник.