Филип Макдональд - Личная тайна

- Да, - ответил Чарльз, - я знаю. Они живут в соседнем 109 доме. Это, действительно, так. Адриану он нравился, а Маргарет с малышом просто без ума от дома, особенно от бассейна.

Он выпил еще виски, и за столом воцарилось напряженное молчание. Мне не хотелось продолжать разговор. Чарльз снова начал говорить.

- Помнишь, как два года назад ты был в театре? Они возобновили постановку "Ричарда Львиное сердце". А ты должен был ехать в Дель Монто?

Я подтвердил. Я хорошо это помнил.

- Именно тогда это и случилось. Мортимеры пригласили всех на коктейль. Все началось уже за полночь, когда я вышел вместе с Арчи. Я оставил свою машину на перекрестке Паломы и Палисады, справа от их дома. Мы вышли прогуляться во дворе я уселись во внутреннем дворике рядом с бассейном. Прислугу уже отпустили, и Адриан сам отправился в дом за выпивкой. Он был чем-то огорчен в этот вечер. Я сказал о своем подозрении Маргарет, и она ответила мне очень серьезно: "Чарльз, он очень обеспокоен!" Я помню выражение тоски в ее глазах, я никогда не видел ее такой прежде. "Чарльз, - неуверенно проговорила она, - он испуган, и я тоже!"

Чарльз замолчал, вынул платок, и я увидел капли пота, блестевшие на его лбу. Он продолжил:

- Я ничего не успел сказать, потому что вернулся Адриан с подносом и начал смешивать коктейли. Он глянул на Маргарет и поинтересовался, о чем мы тут говорили и не отчалить ли ему. Ее взгляд был полон испуга, когда я рассказал ему, но, казалось, что он не понимал. Затем он передал нам стаканы, взял один себе и неожиданно задал вопрос, который я задал тебе нынче вечером.

- О разгадке? - Я не узнал свой голос. Я больше не заставлял его говорить.

Чарльз кивнул. Но продолжать не стал.

- Ну, и что тогда? - спросил я чужим голосом. - Что тогда?

- Смешно, - ответил он. - Но все это я рассказываю впервые; лишь сейчас я понял, что мне следовало тогда начинать с другого конца - я ведь сказал ей, что беспокоюсь и испуган. Но я действительно был испуган уже несколько недель.

Страшное предчувствие опасности пронзило меня. Я возбужденно заговорил:

- Господи, да, я помню. Когда я уезжал, ты был очень подавлен. Ты получил травму во время ватерпольного матча. Я еще тогда волновался за тебя, но ты сказал, что все о'кей...

Мне показалось, что он был ГОТОВ разрыдаться - Чарльз Моффат был готов зареветь! - но он взял себя в руки, лицо его напряглось. Он сказал:

- Доктор сказал, что все нормально. Но все было намного хуже. Вроде и ничего серьезного, но это был конец для меня. Я стал плохо спать. Не знаю, была ли травма причиной бессонницы или что-то другое. Но была сама бессонница. Ужасная. Таблетки не действовали на меня, мне становилось только хуже. Я нормально засыпал, но просыпался... Вот что плохо. Когда я просыпался, я все время думал о разгадке. Я был близок к этой проклятой разгадке. Вначале я не очень беспокоился, просто злился. Но эти мысли начали пбоещать меня три, четыре, шесть раз за ночь; это было ужасно!

Он вдруг замолчал. Он пытался облизнуть губы языком, хлебнул глоток бренди и запил водой. Пот вновь выступил у него на лбу, и он вытер его тыльной стороной ладони, забыв о платке.

Он продолжал:

- Вот теперь ты со мной, наполовину под луной, наполовину в тени дворика Адриана, который только что обратился ко мне с вопросом. Маргарет наклонилась ко мне, уткнувшись подбородком в свои руки. Я чувствую ее взгляд на себе. Я с удивлением уставился на Адриана и жду, когда он меня спросит, знаю ли я, на что похоже это чувство, которое все ближе и ближе к ответу - он прост, азбучно прост, но всегда ускользал от человека; этот ответ запрещен; но когда он был близок, словно морковка перед ослиным носом, нужно было хватать его...

Мы хорошенько набрались - тебе знакомо гостеприимство Мортимера. Тут эгоистичное чувство поразило меня, когда я обнаружил, что другой человек - мой лучший друг - захвачен дьяволом, хоть я и считал его своей собственностью. Мы часами болтали, в то время как Маргарет таращилась на нас обоих своими огромными серыми глазищами. В них был страх, но мы продолжали, пытаясь уменьшить испуг, чтобы проследить за тем, что мы думали о разгадке в юности и почему мы не говорили об этом никогда раньше. Графин постепенно пустел, а невозможная калифорнийская луна бледнела. Мы уже пришли к словесной форме того, что, как мы полагали, было разгадкой...

- Мы не зашли далеко и не вкладывали в это какое-то особое чувство. Кто может говорить о вещах, не зная, какими словами облечь их содержание и смысл? Но мы ужасно напугали сами себя, да и Маргарет. Мы начали беседовать - или Адриан начал, потому что он четче осознавал; мы начали говорить о том чувстве, которое делало это понимание более значимым; о чувстве, которое не зависело от знаний. Вдруг Маргарет вскочила, стакан с виски упал и разлетелся на осколки, которые напоминали форму кольца. Я помню, что она сказала. Она глянула на нас свысока, я помню, что она показалась нам очень высокой, хотя в действительности была невысокой женщиной. Она промолвила: "Взгляните на все это! Взгляните!" - и сделала широкий решительный жест в сторону всего мира от нашего маленького внутреннего дворика. А затем сказала: "Оставьте все как есть - оставьте..."