Мартин Гринберг - Шерлок Холмс на орбите

Даже после многих лет знакомства и сотен примеров, на которых подробно разбирались аналитические способности моего друга, я снова был удивлен.

— Холмс, — произнес я. — Если бы я верил в сверхъестественное, то счел бы, что вы прибегли к услугам сил именно из этой сферы. Как же, ради всего святого, запах обычной игральной карты поведал вам столько о женщине, которую вы даже не видели?

— Как всегда, Уотсон, вы предпочитаете не замечать того, что лежит на поверхности. Обратите внимание на знак изготовителя, — он показал на символ, вплетенный в орнамент рубашки карты. Под ним были напечатаны крошечные буквы с цифрами.

— «Хайли и Уилкс, 1862», — прочел я.

— Совершенно верно. Изготовители самых прекрасных карт, которые когда-либо ложились на стол джентльменов из высшего общества. Их работа особенно высоко ценилась у представителей ученого мира, которые часто заказывали им колоды ограниченным тиражом. К подобной колоде принадлежит и эта осиротевшая карта. Она была специально напечатана в 1862 году для математического факультета колледжа Христа в Оксфорде, что тоже видно из декоративного рисунка. Тот факт, что наша гостья имеет одну такую карту, означает, что у нее был близкий знакомый мужчина, занимавший должность в университете приблизительно в то время. Скорее всего, ее отец. Эта карта, спустя три десятилетия, все еще находится в прекрасном состоянии. Это не подделка, потому что она пахнет теми химикатами, что применялись в производстве Хайли и Уилкса. По всей видимости, ее хранили в альбоме, тщательно оберегая от пыли и прикосновений. Отсюда я делаю вывод, что ее подарили нашей посетительнице во время одного из самых запомнившихся моментов ее детства в 1862 году или вскоре после него. Она напоминает ей о давних днях, проведенных под сенью увитых плющом стен академического учреждения.

Не успел я воскликнуть от изумления, как за мной послышался женский голос:

— И в самом деле впечатляет, мистер Холмс. Девять из десяти.

Я повернулся, а Холмс поднялся с кресла. В дверях стояла красивая женщина. Ей было приблизительно столько же лет, что и Холмсу; седые пряди в каштановых волосах, придавали ее облику величавость. Держалась она с большим достоинством, одета была в черное траурное платье, в руках у нее было что-то похожее на стеклянный футляр для очков размером с ларец для драгоценностей, дымчато-красного цвета.

Она улыбнулась и смело посмотрела прямо на Холмса.

— То, что о ваших способностях говорили мои знакомые, и то, что я смогла прочитать из воспоминаний доктора в журнале «Стрэнд», — она кивком указала на меня, — очевидно, не является преувеличением. На самом деле мой отец был деканом. У меня был хороший друг, математик, читавший лекции в колледже Христа. Именно он подарил мне эту карту, когда мне исполнилось десять лет, и я действительно очень ценю воспоминания о том времени.

Приободрившись, Холмс перешагнул через завал бумаг и подошел к женщине.

— Пожалуйста, простите мне мою погрешность, мадам. Входите.

Он предложил ей кресло, и она села, осторожно опустив коробочку себе на колени. Свет, отразившись от ее изысканно обработанных граней, образовывал сложный узор. На крышке было выгравировано сердце вроде тех, каким обозначают черви на картах.

Холмс сел напротив нее.

— Теперь я нахожусь с вами в неравном положении, мадам. С кем имею честь беседовать?

— Сейчас мое имя не важно. Последовали бы многочисленные вопросы с вашей стороны, вопросы личного характера, которые бы только затруднили мою сегодняшнюю миссию. Скажем так: ваше посредничество оказало значительную помощь в определенном деле, — она сделала паузу, — некоторым моим знакомым . Пять лет тому назад.

Холмс резко выпрямился. Никогда еще я не видел выражения такого замешательства и удивления на его стоическом лице.

— Вы расстались с ними до того, как они смогли отблагодарить вас достойным образом, — продолжила наша гостья. — Вот почему я здесь. — Она замолчала и всмотрелась в кристаллический рисунок на ларце. По ее щеке сбежала слеза. Холмс предложил ей носовой платок, который она приняла с коротким смешком, показывающим ее смущение.

— Благодарю вас, — сказала она, вытирая слезу.

Холмс подождал, пока она снова соберется с духом. Затем он наклонился вперед, сложив пальцы в своем характерном жесте, означавшем сосредоточенное внимание.

— Мадам, я попрошу вас поделиться некоторыми подробностями. В то время, о котором вы говорите, я… довольно много путешествовал, и «определенное дело», о котором вы упомянули, могло произойти в… скажем так, довольно экзотическом месте.