Кир Булычев - Со старым годом !

И тогда Егор понял, что никуда он не пойдет. Не перейдет с ними границу. Лучше остаться на дворе, бродить по улицам, что угодно... Но ведь если он не вернется, рухнет праздник не только у родителей, у всех гостей - они будут всю ночь носиться по моргам, пугать звонками приятелей и знакомых... Мстительного чувства Егор не испытывал: загубить им праздник - значит лишить себя права на жалость к самому себе. Вернуться домой - невозможно. Не вернуться - нельзя. Но как получить отсрочку?

Он отыскал в кармане две копейки, подошел к автомату.

- Сергей? - Хорошо еще, что Сергей сам подошел к телефону. - Это я, Егор. У меня к тебе просьба.

- Ты из дома? Перезвони мне, а то в дверь тарабанят. Гости идут.

- Открой им и возвращайся. Я не из дома.

- Беда какая-нибудь?

- Скорей же.

Мимо автомата прошли Семиреченские. Когда-то они были тетя Нина и дядя Боря. Теперь как-то превратились в Нину и Борю - разница в возрасте стирается. Одно дело, когда им по двадцать три, а тебе три. Другое - когда тебе уже шестнадцать, а им сорока нет.

- Я слушаю, - сказал Сергей.

- Позвони моим, скажи, что я только что от тебя вышел, бегу домой.

- Ты с ума сошел! От меня до тебя больше чем полчаса ехать. Ты что. Новый год хочешь на улице встретить?

В голосе Сергея искренняя тревога. Он такой же, как все. Ему немыслим вариант, при котором твой друг не принимает участия в торжественном переходе границы вместе со всем прогрессивным человечеством.

- Позвони, а то они беспокоятся. Я тебе потом объясню.

- Слушай, что случилось? Это с магнитофоном? Не получилось? - Сергей предлагал поехать вместе. Но это ничего не меняло - Гарика без миномета не проймешь.

- Не получилось. Да ты звони, а то Новый год пропустишь.

- А ты?

- Мне уже все равно.

- Не психуй! Хочешь, приезжай ко мне. Я своих стариков мобилизую тебе в поддержку.

Егор бросил трубку.

...Без двадцати двенадцать. Окна отсюда не видны, надо выйти из автомата и пройти до конца заснеженного газона. Егор нашел еще две копейки. Сначала надо перезвонить Сергею.

Было занято. С третьего раза пробился.

- Ну что?

- Твоя мамаша волнуется. Собиралась уже в милицию звонить. Ты вообще псих или как?

- Спасибо, Сережка. Я пошел.

- И поскорее. В новогоднюю ночь легче получить индульгенцию, чем в другой день. Так что бросайся им в ноги, может, поймут. Послушайся моего мудрого совета.

- С наступающим!

Щелкнул рычаг. Длинный гудок.

А что дальше?

А впрочем, известно, что дальше. Надо подняться на верхний этаж. Там площадка перед чердаком, иногда там целуются пришлые парочки. Вряд ли кому придет в голову забираться туда в новогоднюю ночь.

У лифта никого не было - рука сама нажала на кнопку пятого этажа, пришлось жать на ?стоп?, и снова - уже на девятый.

Егор вышел из лифта. Четыре квартиры и железная лестница наверх. Он задержался на площадке, стараясь среди торопливых - последние минуты - звуков угадать те, что доносились с пятого этажа. А зачем? Он никому не нужен. Даже Сергею, который уже, наверное, забыл о его существовании.

Егор не пошел наверх, на чердак. Он начал спускаться по лестнице. Восьмой этаж, седьмой... Этажом ниже остановился лифт, застучали запыхавшиеся шаги звонок в дверь - торопливый и нервный, дверь открывается и на всю лестницу переполох голосов:

- Успели все-таки! Какое счастье! Успели!

Они-то успели. Теперь поедут со всеми вместе. Что ж, если это кажется кому-то счастьем...

Егор подождал, пока дверь захлопнулась и отрезала звуки, затем пошел дальше. Нет, он не думал, что войдет к себе - только до двери и тут же обратно. Он не принимал решений - какая-то тупость овладела им, ноги шли, вот он им и подчинялся.

А ноги принесли к своей двери. Он остановился. Ничего не было слышно только гул голосов. Гул показался Егору тревожным - может, они все-таки решили не справлять без него? Может, они - бывают же движения души - поняли, как ему гадко?

Рука сама достала из кармана ключ, сунула его в скважину, повернула. Дверь отворилась. В прихожей было много пальто и шуб - они перегрузили вешалку и лежали грудой на стуле, а внизу, как в магазине, в ряд женские сапоги.

Теперь можно было различить отдельные голоса. О нем ли?

Голос Бори Семиреченского:

- Ну, у всех налито? Артур, телевизор включил?

- Включил.

Голос отца:

- А то упустим!

А мать? Вот и ее голос:

- Боря, положи себе рыбки, ты имеешь манеру не закусывать. Вот о чем она думает в эту минуту!

Из телевизора донесся ровный морской шум Красной площади.