Эдгар Берроуз: Люди с Луны

Мы быстро пошли к выходу и я на ходу рассказал ей обо всем, что произошло. Я сказал, что сейчас ей нужно уходить, а я позже найду ее. Мы договорились встретиться на берегу старого канала в одном укромном местечке, которое я обнаружил, направляясь на шахты. Она заплакала, прижалась ко мне, умоляя, чтобы я позволил ей остаться. Но я уже слышал во дворе звуки боя и не мог позволить ей рисковать собой. Это будет великим счастьем, если хоть один из нас останется жив. Наконец она согласилась уйти, взяв с меня обещание немедленно, как только появится возможность, прийти к ней. Это я обещал совершенно спокойно. Конечно, я приду к ней, если только будет возможность, в чем я сомневался.

Красная Молния стоял там, где я оставил его. Небольшой отряд Каш Гвард, только что вернувшийся с битвы. Мои люди медленно отступали к зданию. Если я хотел, чтобы Хуана спаслась, времени терять было нельзя. Я посадил ее на жеребца и с трудом оторвал ее руки со своей шеи.

— Возвращайся быстрее, — молила она. — Ты мне очень нужен. А скоро ты будешь еще одному живому существу.

Я прижал ее к груди.

— А если я не приду, — сказал я, — передай моему сыну это. И скажи, чтобы он хранил эту святыню, как хранили ее наши предки. — И я дал ей знамя.

Вокруг свистели пули и я выпустил ее, хлопнув Красную Молнию и смотрел, как они пронеслись через двор и исчезли в развалинах старого городка.

Затем я ринулся в бой. Из наших осталось всего десять человек. Джим и еще девять других. Мы дрались, как могли, но мы были загнаны в угол. Весь двор уже был полон солдатами.

Они обрушились на нас — двадцать человек на каждого, и хотя мы сражались, как львы, они одолели нас. Джим был убит, но меня только оглушил удар по голове.

Этой же ночью меня судили и пытали, стараясь вырвать из меня моих сообщников. Все мои друзья были мертвы, но я даже сейчас не хотел выдавать их. Я отказался говорить. С тех пор, как я прощался с Хуаной, я не сказал ни единого слова. Рано утром следующего дня меня повели к палачу.

Я хорошо помню свое ощущение, когда нож коснулся моего горла — мне стало чуть-чуть щекотно, а затем… забвение.

Когда он кончил рассказ, на улице был день. Ночь пролетела очень быстро. В ярких лучах солнечного света я видел лицо рассказчика, измученное, постаревшее, как будто он сам пережил эту горькую безнадежную жизнь, которую только что рассказал.

Я поднялся.

— Это все? — спросил я.

— Да, — ответил он. — В этом воплощении — все.

— Но вы помните и другое? — насторожился я.

Он только улыбнулся и закрыл за собой дверь.