Эдгар Берроуз - Люди с Луны

Тогда я рассказал им все спокойным уверенным голосом. Я не боялся их и они понимали это. Мне казалось, что они связывают мою смелость с тем, что я якобы знаю что-то такое о них, что могло бы поколебать их положение. Они всегда боялись революции.

В конце концов они отпустили меня, предупредив, чтобы я обращался ко всем людям, как к братьям. Но я и здесь не стал потакать им. Я сказал, что не назову братом никого, если только он не брат мне на самом деле.

Все это разбирательство было сплошным фарсом, как и все остальные разбирательства. Правда, для обвиняемого, как правило, они кончались плохо. В суде Калькаров не было ни порядка, ни системы.

Мне пришлось идти домой пешком — еще одно проявление справедливости Калькаров, и я появился уже часа через три после ужина. У нас в доме были Джим, Молли и Хуана. У матери было заплаканное лицо. А при виде меня она снова зарыдала. Бедная мать! Это так страшно быть матерью. Нет, если бы дело было только в страхе, человеческая раса уже давно перестала бы существовать.

Джим рассказал им о том, что произошло на рынке, о случае с быком, о стычках с Вонбуленом и Суром. Впервые в своей жизни я услышал смех отца. Хуана также смеялась, но даже в этом смехе чувствовался ужас, который и подтвердила Молли, сказав:

— Они еще расправятся с тобой, Юлиан, но то, что ты сделал, достойно гордости.

— Да! — воскликнул отец. — После этого я могу идти к этим мясникам с улыбкой на губах. Он сделал то, что всегда хотел сделать я, да не осмеливался. Если я не трус, то по крайней мере могу благодарить господа, что от моего семени произошел такой мужественный бесстрашный человек.

— Ты не трус! — воскликнул я.

Мать посмотрела на меня и улыбнулась. Я был рад, что сказал это.

Я пошел провожать Джима, Молли и Хуану. Особенно Хуану. Снова я заметил, что меня буквально притягивает к ней. Я натыкался и сталкивался с ней на каждом шагу. Однако Хуана вовсе не сердилась на мою неуклюжесть, она не старалась уклониться от столкновений. И все же я боялся ее, боялся, что она заметит, как меня притягивает к ней.

Я неплохо умел обращаться с быками и с овцами, но с девушкой у меня ничего не получалось.

Мы с Хуаной говорили о многом. Я узнал все о ней, она узнала все обо мне, так что когда мы прощались и я спросил ее, пойдет ли она со мной завтра, первое воскресенье месяца, она поняла, что я имею в виду, и сказала что пойдет. После этого я пошел домой в самом радостном настроении, я знал, что приобрел верного друга, который будет стоять рядом с мной в борьбе с врагами.

По пути домой я заметил Пита Иохансена, который направлялся к нашему дому. Я видел, что он вовсе не рад нашей встрече и тут же стал объяснять, почему он в такой поздний час не дома.

Я видел, что лицо его вспыхнуло так, что это можно было разглядеть даже в темноте.

— О, — воскликнул он, — я впервые за много месяцев выхожу из дома после захода солнца. — И тут я не выдержал, ярость загорелась во мне и я крикнул.

— Ты лжешь! Ты лжешь проклятый шпион!

Пит побледнел, выхватил нож из складок своей одежды и прыгнул на меня, стараясь ударить ножом. Сначала он чуть не поразил меня, так неожиданна и яростна была его атака, но хотя он легко поранил меня в руку, которой я прикрыл жизненно важные органы, я успел перехватить его руку с ножом. И на этом все кончилось. Я легонько повернул кисть — я не хотел ломать ему руку, — но в кисти что-то хрустнуло и Пит испустил ужасный крик.

Нож выпал из его рук. Я отшвырнул Пита от себя и поддал ему ногой под зад. Я думаю, что он долго будет помнить этот пинок. Затем я подобрал нож и кинул его далеко в реку. После этого, я посвистывая направился домой.

Как только я вошел, мать вышла из спальни, обняла меня и крепко прижала к груди.

— Дорогой мальчик, я счастлива, — прошептала она. — Я счастлива, потому что счастлив ты. Она очень хорошая девушка и я люблю ее, как тебя.

— О чем ты говоришь? — спросил я.

Я слышала как ты свистишь, и я сразу поняла, что это значит.

Я обнял ее.

— О, мать, дорогая! — воскликнул я. — Хотел бы я чтобы все это было правдой. Я надеюсь, что когда-нибудь это сбудется.

— Тогда почему же ты свистел? — разочарованно спросила она.

— Я свистел, — объяснил я, — потому что сломал руку одному шпиону и дал ему хорошенько под зад.

— Пит? — спросила она, дрожа.

— Да, Пит. Я назвал его шпионом и он пытался ударить меня ножом.

— О сын мой. Ты же еще не знаешь. Это моя ошибка. Я должна была сказать тебе. Теперь он будет действовать открыто и значит я погибла.