Андреас Эшбах - Экспоненциальный дрейф

— Все нормально, — сказал Бернхард и выпрямился. — Ничего не случилось.

Эвелин покачала головой.

— Кино плохо повлияло на тебя. Давай сегодня раскошелимся на такси до дома.

Ведь он знает, что это безумие. Дикая ревность. И если он решит разыскивать соперника, пойдет по этому адресу, то только раззадорит свою ревность. Надо признать: никто не был уверен, что он очнется после комы. Абсолютно естественно, что она искала крепкое плечо. Другого — живого спутника жизни. К тому же, он не понимал ее желаний и полностью игнорировал ее потребности после того, как пришел в себя…

Но мысль о том, что она отдалась другому мужчине, причиняла боль. Причиняло боль и то, что он знал о ее страстном желании. Желании другого мужчины…

Он старался понять, расставить все по своим местам, найти состояние равновесия. Но как он ни пытался, эти чувства оставались вне всякой логики. Это был океан кипящей ярости, бездна отчаяния, лихорадочные приступы, чистый яд в его венах.

Англичанин говорил о том, что слияние было успешным. Он это имел в виду? Цена была вот такой?

И — сказал ли он это на самом деле? Или сам англичанин и встреча с ним в парке были всего лишь галлюцинацией?

Бернхард боролся с самим собой, в то время как Эвелин внимательно и недоверчиво следила за ним. Ей было невдомек, что он все знает. Думает, что знает.

И он снова смотрел телевизор и читал газеты. Как раз в эти дни везде обсуждалось спорное голосование в бундесрате, верхней палате парламента. По всем каналам показывали, как министр-президент Штольпе говорил «да», его министр внутренних дел Шенбом говорил «нет», а глава бундесрата Воверайт переспрашивал и всю эту путаницу посчитал за «да». Возникла суматоха, и представители оппозиции покинули зал. А на следующий день стали поступать сведения о том, что все это было не спонтанным возмущением, а заранее запланированной и обговоренной акцией.

«Кому еще можно доверять? — спрашивал себя Бернхард. — Нас обманывают. Мы обманываем. Мы обманываем самих себя. Бессмысленно дальше мучиться: нет другого выхода, кроме как искать этого Вольфганга Кренца». Может быть, его и гнала ревность, — но это неважно. Бернхард не мог упустить возможность узнать, сошел ли он с ума на самом деле или нет. Если Вольфганга Кренца не существует, если этот адрес не более чем его выдумка, — что ж, тогда это правда, с которой ему предстояло жить.

Бернхард дождался начала пасхальных школьных каникул, когда Терезу на пару дней отвезли к дедушке с бабушкой. На следующее утро — Эвелин только что ушла на работу, — он отправился на вокзал. Нужное ему место на самом деле существовало, и туда ездил автобус, в который Бернхард сел, не ожидая найти то, что искал. Но он нашел ту улицу и даже узнал тот дом, который видел прежде только в воспоминаниях Эвелин. Обычный многоквартирный дом с широкими балконами, стоящий немного в глубине улицы.

И возле одного звонка написано печатными буквами — «Вольфганг Кренц».

Бернхарду было больно, и он моментально понял: мысль о том, что у него шизофрения и он просто бредит, была попыткой заглушить чувство ревности. Прочитать имя на этой маленькой белой бумажке рядом со звонком было равносильно удару ножа в живот.

Ему не пришлось принимать решение о том, хочет ли он встретиться с любовником своей жены. Перед гаражом остановилась машина, из нее вышел мужчина, и они сразу узнали друг друга.

В этот день у Вольфганга Кренца было плохое настроение. Если ему начинало не везти, то скоро все шло вкривь и вкось. Как он мог забыть дома буклеты отелей, ведь он должен был договориться о том самом дне, решающем дне, апогее и финале грустной истории… Ладно, один раз не пообедать было не так страшно, но голодным колесить по деревням, тащиться за тракторами и неповоротливыми автобусами — это полностью вымотало его нервы. На нервы действовал и Ив! Он каждый день звонил в институт, был буквально помешан на том, чтобы пригласить Вольфганга к себе домой. Посидеть в кругу его милой семьи, пожарить мяса и попить пивка, съесть пару кило картофельного салата, который, надо признаться, отменно удавался его жене. В конце концов, сегодня утром они договорились на первое мая, но Вольфганг уже сожалел, что поддался на уговоры Ива. Ведь если что-то и могло вывести его из себя, то это был день с безупречной семьей, прилежными детишками, которые называли его «дядей Вольфгангом» и показывали ему свои игрушки. Ему, человеку, который отдавал всю свою жизнь на то, чтобы разгадать структуру космоса! Космоса, созданного, кажется, лишь для того, чтобы не дать сбыться никаким тайным желаниям человека. Он завидовал друзьям и считал, что они совершенно не ценили свои семьи: вечно жаловались на жен, сетовали на детей и завидовали ему, холостяку, и его свободе. Прекрасно!.. Судя по его сегодняшнему настроению, он не сможет отвечать за себя, если кто-нибудь хоть раз сделает подобный намек.