— Ладно, — подытожил Петер, — давайте перейдем к делу. Какие-нибудь предложения по поводу даты?
Воцарилась тишина.
— Трудно сказать, — проговорил Вольфганг. — Ведь этот день войдет в историю. Как 11 сентября.
Ив глубоко вздохнул.
— Ну, ты и сравнил… В любом случае, это должна быть дата, связанная с чем-нибудь хорошим.
Петер улыбнулся.
— Вы еще помните, когда мы все это придумали?
— Конечно, — ответил Лутц. — Секундочку… Нам было тогда по четырнадцать-пятнадцать лет. Это случилось летом. Мы сидели у тебя дома, точно так же, как и сегодня. Выдумывали всякую ерунду. И вдруг нас осенило.
— Да, я помню. Это произошло незадолго до чемпионата мира по футболу, — добавил Ив. — Германия-Голландия. Беккенбауэр против Кройфа. 1974 год. Но тогда вас это не интересовало.
— И сейчас не интересует, — пробормотал Лутц.
Петер Эйзенхардт выудил листок из кучи бумаг на письменном столе.
— Я посмотрел в своих дневниках. Мы придумали наш план третьего июня. В понедельник, как и в этом году. — Он огляделся. — Друзья мои, следовательно, мы не просто что-то задумали, но и потратили двадцать восемь лет и немало сил на выполнение задуманного. По-моему, если у нас есть возможность выбрать день, то пусть это будет наш юбилей. Давайте договоримся, что 3 июня 2002 года станет днем, когда мы изменим мир.
Вольфганг Кренц достал свой ежедневник, в котором хотел сделать пометку на третье июня, но заметил направленные на него вопросительные взгляды.
— Наверное, лучше ничего не записывать, да?
Остальные синхронно кивнули. Как в былые времена.
— В особенности тебе, — сказал Петер.
— В этом есть доля правды, — согласился Вольфганг, убирая ежедневник. — Но что будем делать с Абелем?
Лутц стал массировать свой нос.
— Слышать уже не могу это имя.
— С моей точки зрения, то, что он неожиданно обрел сознание, вовсе не такая уж катастрофа, как мы изначально полагали, — продолжил Ив. — По крайней мере, если ты прав…
— Конечно же, прав, — перебил его Вольфганг.
— …то все, что Абель узнал о нас до инсульта, превратилось в какую-то паранойю, которая теперь полностью завладела им. Не знаю, как это могло случиться, я не специалист. Но, по-моему, это единственное логичное объяснение тому факту, что он считает себя именно инопланетянином.
«А для меня то, что он пришел в сознание, — еще какая катастрофа», — подумал Вольфганг.
— Короче, мы больше не обращаем на него внимания.
— Так точно! — от всего сердца воскликнул Лутц.
Вольфганг скривился. «Вечное соперничество программистов», — подумал он.
* * *
В середине января 2002 года главную новость, обсуждаемую во всех газетах и по телевизору, многие сначала посчитали сатирой: иск о запрете правоэкстремистской Национал-демократической партии Германии, направленный федеральным правительством, приостановлен в связи с тем, что один из свидетелей обвинения и член НДПГ оказался долголетним осведомителем немецких спецслужб.
Бернхарда Абеля очень заинтересовали эти события, хоть он пока не мог сказать, почему. Но он покупал еще больше газет, чем обычно, и не пропускал ни одного выпуска новостей, несмотря на то, что и писали, и говорили одно и то же.
— Я ведь тоже что-то вроде осведомителя спецслужб, — вдруг догадался он. В это время по телевизору диктор Вольф Лойевски обсуждал с бывшим начальником ведомства по охране конституции вопрос о том, не наступит ли конец всем правым группировкам, если немецкие спецслужбы прекратят внедрять в них своих агентов и выплачивать гонорары шпионам, что бывший начальник решительно отрицал. — Вот почему меня это так сильно волнует. Я сотрудник спецслужб внеземного правительства.
Эвелин издала звук, который мог обозначать все и одновременно ничего. В последнее время она выработала привычку садиться с бокалом красного вина рядом с Бернхардом, в то время как он, словно ненормальный, смотрел все выпуски новостей, репортажи со всего мира и разные научно-популярные передачи.
— Это именно так, — продолжал разглагольствовать Бернхард. — Идет суд над человечеством, а я веду следствие.
Эвелин с грохотом поставила бокал на журнальный столик.
— Это же абсолютный бред, что ты сейчас говоришь, Бернхард! Агент спецслужб! И какое следствие ты ведешь, скажи мне на милость? Ты читаешь газеты и смотришь телевизор. Замечательно. Хорошенький это будет суд, если твои космические начальники даже новости не могут посмотреть сами. Ведь все эти новости передают через космические спутники. — Она увидела его удивленное, даже ошарашенное лицо, и это разозлило ее еще больше. — И с какой это стати ведется суд? Может быть, из-за того, что у нас так много войн? Да брось ты! Это уже не бред, а просто дичь. И кроме того, интересно, какое инопланетянам до этого дело?
Читать дальше