Джеймс Блэйлок - Бумажный грааль

Она дважды стукнула в окошко следующей двери по коридору, потом нажала на кнопку интеркома.

– Кто там? – спросил мужской голос.

– Элоиза.

Дверь на дюйм приоткрылась, и мужчина выглянул в щелку, словно чтобы удостовериться, действительно ли это миссис Лейми стоит в коридоре, или кто-то решил над ним подшутить. Удовлетворившись, он широко улыбнулся и, распахнув дверь, жестом предложил ей войти. Одет он был в белый халат поверх красной рубашки и черных брюк. Лакированные туфли были под цвет рубашки.

– Элоиза, – сказал он, будто много недель ждал этого мгновения. – Я уже думал, вы не придете.

– Ну так я здесь, преподобный, – саркастически ответила она. – Перейдем к делу.

– Лучше бы вы обращались ко мне «доктор». Внизу я пастор, наверху – доктор.

– В лучшем случае – аборционист. «Доктор» слишком весомое слово.

Он пожал плечами:

– Если уж на то пошло, абортов я больше не делаю. Был аборционистом, пока это было нелегально и более прибыльно. Теперь я практикую выборочную местную хирургию – восстановительную по большей части.

Миссис Лейми скорчила гримаску, невольно представив себе, о чем он говорит.

Он ухмыльнулся, потом принял серьезный вид тактичного врача.

– Правду сказать, ко мне приезжают со всего города. Даже из самого Лос-Анджелеса. И мужчины, и женщины. Даже больше: в полквартале отсюда есть один бар под названием «Кошкин мяв», танцовщица которого своей карьерой обязана исключительно мне. Просто удивительно, за что только не платят. Огромных бюстов на Норт-бич пруд пруди. Люди от этого устали. Но наблюдается особая тяга к… как бы это назвать? Скажем, к несколько инопланетному эффекту. К деталям анатомии, которые… физиологически невозможны. – Он подождал реакции, но миссис Лейми стояла с каменным лицом. И что она за птица? Он пожал плечами. – Но и это, похоже, недолго протянет. Из «Кошкиного мява» хотят сделать варьете, и моя клиентка лишилась работы. Ваш же случай сравнительно прост, правда? Вы слишком низкого мнения о моих талантах, Элоиза, а почему – для меня загадка.

– Загадка? Это ведь у вас больница на задворках. Это ведь вы делаете всевозможные гадкие операции после того, как вашу лицензию пятнадцать лет как отозвали. И мое мнение для вас загадка?

– Да нет, не в этом дело. С этим у меня вообще никаких проблем. Меня удивляет, почему, если вам, как мне безошибочно кажется, нужна моя помощь, вы так упорно меня оскорбляете. – Закурив сигару, он сел, откинувшись на спинку вертящегося кресла и передвигая сигару из одного угла рта в другой.

Миссис Лейми отмахнулась от клубов густого дыма.

– Потому что я плачу вам, чтобы вы не задавали вопросов, – сказала она. – И увольте меня от разговоров о ваших омерзительных трудах. Сколько это займет?

Он пожал плечами.

– Операция сравнительно простая. Совсем никаких полостных надрезов. Только вытащить канализацию через…

– Избавьте меня от грязных подробностей, мистер Уайт. Сколько времени займет… когда я вернусь домой?

– Неделя постельного режима, под наблюдением. Вам понадобится медсестра, причем квалифицированная. Потом четыре или пять недель до полного выздоровления. Есть, конечно, опасность инфекции. Но понять не могу, почему вы решились на это в таком… преклонном возрасте. – Он ей улыбнулся.

– Бизнес, – сказала она. – Придется вам удовольствоваться и таким объяснением.

Он кивнул.

– И странный же у вас, Элоиза, бизнес, правда? Но все же я в вас верю. Наши сделки всегда как будто завершались ко взаимному удовлетворению. И разумеется, я взял себе за правило не вмешиваться в дела моих пациентов.

– Вот и не вмешивайтесь. Есть еще дело, которое мы обсуждали по телефону. Как, по-вашему, можем мы с ним закончить до начала операции?

– Тут надобен другой халат, – сказал он и жестом указал на дверь. Они вышли – снова через коридор и кухню – и полестнице в церковь. Он открыл дверь пасторского офиса, пропустил вперед миссис Лейми и снова запер дверь за собой.

Офис был просторный и аляповато обставленный: картины маслом по стенам, на паркетном полу – восточный ковер. Половину одной стены закрывала шестичастная японская ширма, а на низком столике с безвкусной резьбой в середине комнаты красовалась под стеклом коллекция монет чеканки времен президентства Франклина. Подойдя к стене против двери, преподобный Уайт приподнял и снял картину Нормана Роквелла.

– Это оригинал. – Кивнув на картину, он прищурился. – Уйму денег стоил.