Терри Биссон - Старьёвщик

В ответ мистер Билл включил телевизор, шепотом приказав: «Картинка». Тот показал женщину в оранжевом комбинезоне, сидящую на металлической кровати в крошечной комнатушке, она смотрела прямо в объектив камеры. Женщина приветствовала Круглый Стол тихим, слегка хриплым голосом. И без того тихий зал погрузился в безмолвие. Ее голос узнавали не только по фильмам (претерпевшим минутное возрождение), но и по суду. Участники совещания согласились принять ее в качестве полноправного члена. Если у кого-то и имелись возражения, вслух они не прозвучали, потому что Дамарис могла слышать абсолютно все. Однако она не могла видеть. Да и не особенно переживала. Так было всегда. Звезда на сцене никогда не вглядывается в погруженный во тьму театр.

Тюремная видеокамера не подчинялась Дамарис. Она располагалась в углу под потолком, недоступная, с маленьким, красным, никогда не мигающим огоньком. Мистер Билл затемнял экран в отеле по просьбе Дамарис, когда звезда пользовалась туалетом.

Больше половины членов Александрийского Круглого Стола (как его назвали впоследствии) оказались европейцами по рождению, образованию или призванию (включая имевших африканскую или азиатскую внешность), и предрассудок западничества стал темой первого совещания – в интересах большинства «западных» членов стола. Первый вечер прошел в обсуждении проблемы, если ее так можно назвать. Председательствовала сама Дамарис. Постановили, что именно Запад изобрел и по всему свету распространил концепцию искусства в сегодняшнем понимании, и именно Запад породил сопротивление, известное под названием «александрийцы», таким образом, именно Запад обязан обеспечить миру процесс очищения, который,

по замыслу, должен положить конец перегрузке информацией, им же и выпущенной на свободу.

Круглый Стол, по-видимому, с удивлением осознал к концу совещания принятие первого совместного решения. Оглядываясь назад, надо сказать, что оно не так уж и удивительно, потому что участников попросили, в сущности, утвердить самих себя, к чему они и сами испытывали склонность. Первое обсуждение привело к нескольким выводам: «еврогруппы» впоследствии реже брали на себя вину либо необоснованное главенство, Круглый Стол понял, что от него ожидают согласия по данному вопросу и дальнейшего движения вперед. А Дамарис приняли как настоящего и на самом деле главенствующего члена.

Принятие Круглым Столом собственной конституции стало первым шагом. Второй шаг касался мистера Билла. Кто он: участник, наблюдатель, помощник? Или его следует вовсе удалить с совещаний? Последнее предложение поступило от самого филантропа в качестве подтверждения его искренности и признания их равнозначности.

Ему позволили остаться в качестве участника с полным правом голоса. Так закончился первый день.

– Вставай!

Я дремал, пытаясь не обращать внимания на боль в ноге. Но когда проснулся, она оказалась тут как тут: глухая пульсация. Небо окрашено в темно-розовый цвет, как плитка в ванной. Грузовик ехал по правой, медленной, полосе шоссе. Мимо проносились фургоны, раскачивая нас порывами ветра. Что-то билось в ветровое стекло. Жучок.

– За нами слежка, – сказала Генри. – На грузовике жучок.

– Откуда ты знаешь? – тупо спросил я.

У меня болела нога и отчаянно хотелось кофе.

Генри показала на жучка, бьющегося в ветровое стекло. Он нашел металл в месте соединения стекла и двери и прилип.

Я присмотрелся. Дюйм в длину, сделан из серебристого магнитопластика. Крылья, когда он не летел, исчезали, как птицы на свитере Генри (которые тем утром превратились в бескрылые тени, словно ракеты в тумане).

– Черт! Где мы?

– Джерси. Только выехали из туннеля, примерно милю назад.

– Я думал, жучки не могут пересекать границу штатов, – сказал я.

– Может, он федеральный. Или даже международный. Может, для них существует исключение, или расширение, или соглашение о передаче сигнала другому жучку. Кто знает? В любом случае он здесь.

– Был, – поправил я.

Потянулся мимо нее и включил дворники, скидывая жучка.

– Он вернется, – предсказала она. – И тот, кто его послал, теперь знает, что мы знаем.

– Необязательно. Может, они думают, что просто пошел дождь.

Я оглянулся. Там остались башни города, незначительные на фоне нависающего заката. Кузов наполнился таинственными формами, все они постепенно выделялись из тьмы, как игрушки в рождественское утро: картины, тела, собаки.