Лоис Буджолд: Комарра

Но больше всего, признавалась она себе, ей хочется снова окунуться в атмосферу счастливого прошлого. После смерти матери она два года жила с тетей и дядей Фортицами, под их ненавязчивым присмотром посещая Имперский университет. Жизнь с профессором и его женой была более спокойной и не такой регламентированной, как в доме ее отца в пограничном городке Южного континента, где царила консервативная форская атмосфера. Возможно, так было потому, что тетя с дядей относились к ней как к взрослой, а не как к ребенку, каковым она на самом деле тогда являлась. И ей это очень льстило. Катриона с легким чувством вины признавала, что дядя с тетей были ей ближе, чем родители. В то время, очень недолго, ей казалось, что перед ней открыты все пути.

А потом она выбрала Этьена Форсуассона, или он – ее. Тогда ты была этим вполне довольна. Она сказала «да» на предложение свахи, причем совершенно добровольно. Но ты же не знала. И Тьен не знал. Дистрофия Форзонна. Никто в этом не виноват.

В кухню ворвался девятилетний Николас.

– Мам, я есть хочу! Можно мне кусочек пирога?

Она перехватила торопливую ручонку.

– Ты можешь пока что выпить стаканчик сока.

– У-у! – протянул сын, но согласился на предложенную замену, выданную ему в высоком бокале для вина. Он мигом проглотил сок, ни на секунду не переставая болтать. Просто перевозбужден или унаследовал нервную систему отца? Прекрати выдвигать предположения!. – приказала она себе. Мальчик целых два часа сидел у себя в комнате, занимаясь своими моделями. Ему надо выпустить накопившуюся энергию.

– Ты помнишь дядю Фортица? – спросила Катриона. – Три года назад мы были у него в гостях.

– Ага! – Сын прикончил сок. – Он водил меня в свою лабораторию. Я думал, там будут всякие колбы и булькающие жидкости, а там оказались только огромные машины и бетон. И пахло так смешно.

– Да, правильно, пахло озоном, – кивнула она. обрадованная, что сынишка так хорошо все помнит. Кэт забрала у сына бокал. – Давай руки. Я хочу посмотреть. насколько большим ты вырастешь. Из щенков с большими лапами, как правило, вырастают крупные собаки. – Никки протянул ладошки, и она приложила к ним свои. Его пальчики были на пару сантиметров короче ее. – Ух ты!

Никки сверкнул самодовольной улыбкой и быстро глянул себе на ноги. Большой палец торжественно высовывался из свежей дырки в новом носке.

Его детские светлые волосы уже начали темнеть. Должно быть, в конце концов они станут такими же темно-каштановыми, как у нее. Ростом ей по грудь, хотя Кэт готова была поклясться, что еще пятнадцать минут назад он был ей по пояс. А глаза карие, как у его па. Чумазая ладошка – и где он ухитряется под куполом найти столько грязи? – совсем не дрожала, а глаза оставались чистыми и ясными. Не трясутся.

Ранние проявления дистрофии Форзонна были схожи по симптомам с доброй дюжиной других заболеваний и могли проявиться в любой момент, начиная с подросткового возраста. Но не сегодня, не у Николаса.

Пока нет.

От входной двери донеслись мужские голоса. Никки помчался вниз. Когда Кэт подоспела следом за ним, он уже висел на плотном седовласом мужчине, который, казалось, заполнил собой все помещение.

– Уф! – выдохнул дядя Фортиц, обхватив повисшего на нем Николаса. – Как ты вырос, Никки!

Несмотря на свой громкий новый титул, дядя Фортиц совсем не изменился: тот же внушительный нос и большие уши, привычная мятая, висящая мешком одежда, вечно выглядевшая так, будто он в ней спал. Тот же басистый смех. Поставив внучатого племянника на пол, он крепко обнял племянницу, ответившую ему тем же, и наклонился к своему чемодану.

– Кажется, Никки, для тебя здесь что-то есть…

Николас нетерпеливо выплясывал вокруг деда, а Кэт отошла в сторонку, дожидаясь своего часа.

Нагруженный багажом Тьен протиснулся в дверь. И только тогда Кэт заметила стоящего в стороне мужчину, с отстраненной улыбкой наблюдавшего за семейной сценкой.

Она с трудом удержала изумленный возглас. Мужчина оказался ростом с девятилетнего Никки, может, чуть выше, но за ребенка его принять было никак нельзя. Большая голова на короткой шее, слегка сгорбленная спина. Худощавый, но крепкий. В сером костюме, белой рубашке и начищенных до блеска сапогах. Одежда лишена любых украшений, так любимых высшими форами, но сидит великолепно – должно быть, сшита по индивидуальному заказу, фигура у него, мягко говоря, нестандартная. Катриона даже не осмелилась прикинуть, сколько может стоить такой костюм.