Томас Диш - «Если», 1995 № 04

Психологический механизм комедийного смеха, как ни странно, сродни механизму испуга, изумления. Эти разные проявления духовной деятельности роднит то, что это переживания, не подготовленные предшествующими событиями. Смех — всегда радостный «испуг», «разочарование-изумление».

ЗНАЧЕНИЕ НЕОЖИДАННОСТИ в комическом раскрывает античный миф о Пармениске. Он однажды испугался и потерял способность смеяться. Он очень страдал от этого и обратился за помощью к Дельфийскому оракулу. Тот посоветовал Пармениску поискать изображение Латоны, матери Аполлона. Пармениск ожидал увидеть статую прекрасной женщины, но ему показали… чурбан. И Пармениск рассмеялся!

Смех Пармениска был вызван несоответствием между тем, чего он ожидал, и тем, что неожиданно увидел.

При этом удивление имеет критический характер. Неожиданность здесь активизирует противопоставление в сознании Пармениска эстетического идеала (представление о красоте Латоны) явлению, которое, претендуя на идеальность, далеко не соответствует идеалу.

Смех — созидателен. Впервые это осмыслили древние египтяне, представившие миротворение так: когда Бог смеялся, родились семь богов, управляющих миром. Когда он разразился смехом, появился свет. Он разразился смехом во второй раз — появились воды… Наконец, при седьмом взрыве смеха родилась душе.

Бергсон в книге «Смех» рассказывает, что во время речи известного на всю округу проповедника только один человек никак не реагировал — не смеялся и не плакал. Когда его спросили о причинах такого равнодушия, он ответил: «Я не из этого прихода». Плакать можно и в одиночку, смех — всегда общение.

Смех демократичен: он обращен к общественному мнению, а не к иерархическим инстанциям. Демократия проявляет терпимость даже к социально острым формам смеха. Аристотель отмечал, что комедия возникла у греков во времена демократии, после изгнания тирана Феагана. Когда тиран Дионисий захотел познать Афины, Платон послал ему комедии Аристофана и добавил: «Если он поймет эти комедии, то он поймет и государство афинян».

Для современного человечества умение жить по принципам демократии первостепенно важно. Демократизирующее воздействие смеха приобретает ныне особую историческую ценность.

Смех богат оттенками. Сатира — смех гневный, направленный против порока, и, быть может, в будущем мерой наказания станет не тюрьма, а всесветное осмеяние. Однако смех может быть и добр, весел и легкомыслен, радостен и приветлив. Юмор — смех беззлобный, хотя и не беззубый, смех дружелюбный, направленный против недостатков, которые есть продолжение наших достоинств. Юмор — смех, обращенный на друзей, на явления, соответствующие нашим идеалам.

Юмор и сатира. Полюса смеха. А между ними множество оттенков комического. Аристофан и Юаенал, Шекспир и Мольер, Лопе де Вега и Гольдони, Лафонтен и Крылов, Грибоедов и Диккенс мастерски пользуются всей многокрасочной пелитрой смеха.

Итак, предлагаемая мною теоретическая модель комического такова: комическое — явление, заслуживающее эмоционально насыщенной эстетической критики (отрицающей или утверждающей), представляющей реальность в неожиданном свете, вскрывающей ее внутренние противоречия и вызывающей в сознании воспринимающего активное самостоятельное противопоставление предмета эстетическим идеалам.

Смех — средство социального воздействия. Однако его возможности ограниченны. Свифт через 10 лет после выхода в свет своего «Путешествия Гулливера» удивлялся, как же могут существовать подхалимство, высокопоставленная глупость, прожектерство, амбициозность и другие пороки, когда они так жестоко и убедительно были осмеяны?! Смех эффективен, когда он взаимодействует с политическими, экономическими и общекультурными формами вторжения в жизнь и когда смеховая культура обретает традицию.

ЗДЕСЬ САМОЕ ВРЕМЯ вспомнить о знаменитом болгарском городе Габрово. Однажды я попал туда и поселился в гостинице. Утром я решил побриться электробритвой и после часа разысканий нашел электророзетку под столом— я понял, что нахожусь в мировой столице смеха и все это габровские уловки. Правда, сколько я ни спрашивал у габровцев, я так и не нашел в городе ни памятника Аристофану, ни улицы Гоголя, ни площади Марка Твена, ни проспекта Рабле, ни переулка Елина Пелина, ни тупика имени теоретика смеха Юрия Борева… Но зато я увидел здесь замечательный Дом смеха, где нашел международную выставку карикатуры. Габровцы утверждают: «Мир не погибнет, если будет смеяться!» Фестивали юмора в Габрово стали традицией.