Рэй Брэдбери - Зеленые тени, Белый Кит

Том ждал нас в погребке отеля «Роял Гиберниан». Джон настоял на том, чтобы, согнувшись, на костылях, спуститься на поиски американца ирландского происхождения.

– Том, вот ты где! – сказал Джон.

Том обернулся и посмотрел на нас прозрачным, как голубое небо в морозное утро, взглядом.

– Боже, – вырвалось у Джона. – У тебя вид как у сумасшедшего. Что тебя так потрясло, Том?

– Она сидела в дамском седле, – ответил ровным голосом Том. – Ей нельзя было ездить в дамском седле, черт побери.

– Но кто – она? – спросил Джон своим масленым, ласковым, но притворным голосом. – О какой женщине речь?

На следующий день мы с Майком отвезли Джона в Килкок. Он попрактиковался в выполнении больших прыжков на костылях, его так и распирало от сознания того, какой он молодец. Когда мы приехали в «Кортаун-хаус», он вылез из машины раньше нас и едва проскакал по дороге, выложенной кирпичом, полпути, как вдруг, сбегая по ступенькам, появилась Рики.

– О Боже! Где ты был! Осторожно! Что случилось?

В этот момент Джон уронил костыли и грохнулся наземь, корчась от боли.

После чего Рики, конечно, замолчала.

Мы все с трудом приподняли и протащили Джона в дом.

Рики раскрыла дрожащие губы, но Джон поднял свою большую руку, смахивающую на рукавицу, и прохрипел, не открывая глаз:

– Только бренди способен унять боль!

Она подала ему бренди, и поверх ее плеча он увидел ящики с шампанским для Тома в коридоре.

– Это пойло еще здесь? – спросил он. – А где «Дом Периньон»?

– А где Том? – парировала Рики.

Свадьбу отложили больше чем на неделю из уважения к женщине, которая, как выяснилось, не ездила в дамском седле. На свою беду, она оказалась слишком мала, чтобы выдержать вес свалившейся на нее лошади.

В день отпевания Том не на шутку вознамерился возвращаться домой.

Вспыхнула ссора.

Когда Лиза наконец уговорила Тома остаться, настал ее черед впасть в депрессию, и она пригрозила отправиться в аналогичное путешествие из-за того, что Том упорно не соглашался заказывать свежий свадебный торт, а хотел сохранить прежний – пусть себе пылится еще целую неделю траура.

Только вмешательство Джона положило конец перебранкам. Долгий ужин с обильными возлияниями в «Жамме» – лучшем французском ресторане Ирландии – помог вернуть им чувство юмора.

– Тишина! – объявил Джон за ужином. – Кухонная дверь! То открывается, то захлопывается! Прислушайтесь!

Мы прислушались.

Как только дверь, скрипя, распахивалась настежь, доносились вопли шефа, осыпающего поваров руганью.

Дверь открывается:

Вопль!

Захлопывается:

Молчание.

Открывается:

Вопль!

Закрывается:

Молчание.

– Вы слышали? – прошептал Джон.

Открывается – вопль!

– Том, это ты.

Закрывается – молчание. Открывается – вопль.

– А это ты, Лиза.

Открывается. Закрывается. Открывается. Закрывается.

– Том. Лиза. Том. Лиза!

– Боже мой! – вскричала Лиза.

– Господи помилуй! – сказал Том.

Крик. Тишина. Крик.

– Так это мы? – сказали они хором.

– Или приближенное подобие, – сказал Джон, держа тлеющую сигару в уголке рта. – Плюс-минус несколько децибел. Шампанского?

Джон освежил наши бокалы и заказал еще.

Том и Лиза так расхохотались, что им пришлось схватиться друг за друга. Они давились от смеха, пока совершенно не выдохлись.

Поздно вечером Джон попросил шеф-повара показаться в дверях кухни.

Его встретил шквал аплодисментов. Изумленный, он пожал плечами, кивнул и был таков.

Когда Джон платил по счету, Том размеренно сказал:

– Ну хорошо. Она не ездила в дамском седле.

– Я ждал, что ты скажешь это, Том. – Джон протяжно выдохнул струю дыма и достал изо рта сигару. – Я так надеялся, что ты это скажешь.

Майк и я поехали за унитаристским священником, преподобным мистером Хиксом, вечером перед великой охотничьей свадьбой и привезли его в Килкок.

По пути к машине он говорил о красотах Дублина. Когда мы выезжали из города, расхваливал окрестности и реку Лиффи, а когда начались зеленые просторы, его красноречие достигло апогея. Казалось, ни здесь, ни там нет ни изъянов, ни недостатков. Даже если и были таковые, он предпочитал о них умалчивать ради их достоинств. Если бы хватило времени, он перечислил бы их все до единого. А тем временем охотничья свадьба уже расплескалась, как бледная узорчатая кружевная пена на утреннем берегу, и он переключился на нее, поджав губы, алея остреньким носом и налитыми кровью глазами.