Татьяна Гнедина - Беглец с чужим временем

А потом из-за столика на эстраду, надвинув на глаза полицейскую каску, выходил «Неизвестный» и начинал составлять протокол. В него заносились все грехи «Синей лампочки»: песенка о солдате, не желающем воевать, карикатура на господина Геринга... На сцену выплывал сам «Геринг» — парень в розовой картонной маске с надвинутой на один глаз фуражкой. Зал свистел. Ребята из джаза вытесняли «полицейского». Барабанщик вскакивал на плечи «Герингу» и, сидя верхом на фашистском бонзе, бил в барабан. Кафе отплясывало фокстрот, а мнимый полицейский пил пиво с хозяином, дядей Карлом, который продолжал жалобно повторять свои предостережения.

Бедный дядя Карл. Он первым попал в руки гестапо. Рауль видел его потом в концлагере. Он еле ходил. Но жалоб от него теперь никто не слыхал. В лагере Раулю Клемперту казалось, что на свободе вообще никого не осталось. Но люди продолжают существовать и в коричневой трясине фашизма. Вот он теперь сам на свободе, но она смертельно опасна — эта свобода. Рауля сковывает страх. Нет. Надо идти.

Рауль решительно отворил дверь и вышел.

Вот трамвайная остановка. На остановке трое. Женщина с сумкой. Молодой человек с портфелем. И штурмовик. Штурмовик первым входит в трамвай. За ним — женщина. Потом молодой человек с портфелем. Трамвай уходит. Рауль решает свернуть с этой улицы.

...Он держит свою жизнь за ниточку. Ниточка натягивается, и каждый раз, когда он огибает препятствие, у него захватывает дыхание. Только бы не оборвать эту ниточку.

Вот и Момзенштрассе. Та самая Момзенштрассе. Цветок в окне углового дома. Раньше там не было никакого цветка. На занавеске висит смешная детская игрушка, собака с длинной черной шерстью. Неужели кто-то спокойно живет в его комнате? Рауль снова взглянул на окно. Вот цветок подвинули. Или это ему только показалось? Останавливаться нельзя. Надо идти дальше. Вот отворилась тяжелая парадная дверь. Полный чиновник со значком национал-социалистской партии вышел на улицу, благодушно улыбаясь. Да, цветок на окне действительно отодвинули, и кто-то помахал чиновнику рукой. Что ж, так и должно быть. Жизнь продолжается.

Момзенштрассе — короткая улица, и на ней лучше не останавливаться. Надо выбирать улицы длинные и многолюдные.

Рауль снова потянул за ниточку и пошел дальше. Неизвестность и полная изоляция. А вокруг шумит город.

Кто я такой в сегодняшнем Берлине? Приговоренный к расстрелу? Или просто согрешивший «левый» художник Рауль Клемперт? Запугивали его расстрелом или отложили исполнение приговора? Неизвестно! А что объявили отцу?

— Однажды Эйнштейн сказал: «Если бы все на свете исчезло, кроме одного-единственного человека, он ничего не смог бы узнать о себе: движется ли он или остается в состоянии покоя. Для того чтобы узнать что-либо, надо иметь возможность сравнить! Сравнить с чем-нибудь свою собственную систему отсчета...»

Эта мысль поразила тогда Рауля своей удивительной бесспорностью. А сейчас вот он сам ничего не знает ни о себе, ни об окружающих его людях. Ему трудно представить, что кто-либо продолжает жить своей прежней размеренной жизнью, обедает в кафе от двух до трех, ходит к знакомым. Ведь всего в трехстах километрах существует концентрационный лагерь. Два часа в берлинском городском парке и два часа в подвале кирпичного дома гестапо... Нет, единое время должно разорваться! Его не существует. Люди живут в разных временах.

Вот и Люстгартен. Клемперт остановился. Ему пришла в голову спасительная мысль. Он вспомнил свою работу в театре марионеток. Там, в Люстгартене, в старом балатаде, есть еще один верный человек. Молчаливый старик с трубкой. Дядя Эрнст — хозяин театра.

Рауль торопится. Выход найден. Деньги даст из кассовой выручки, дядя Эрнст. И этой же ночью надо добраться до чехословацкой границы. В Праге есть надежный адрес? «Дом-Минута. Квартира доктора Влачека».

Рауль заставляет себя идти неторопливо. Совсем неторопливо, рассеянно посматривая по сторонам. Тонкая ниточка снова натянулась. Лицо встречного штурмовика кажется знакомым. Шаг. Еще два. Три. Поравнялись. Штурмовик прошел мимо. Рауль не оглядывается. Вперед! В Люстгартен!

...В концентрационном лагере после исчезновения заключенного номер триста два был введен особый режим. Водителя автобуса дважды вызывали в комендатуру лагеря для допроса, и он дважды показал следующее.

«Я работаю шофером горного автобуса в Баварии и обслуживаю фирму «Заксенгаузен». Мою машину передали на две недели в аренду для обслуживания лагеря. Неделю назад я перевозил группу заключенных, работающих в верхних ущельях. При повороте мне не удалось выровнять автобус, и машина нависла над обрывом высотой двенадцать метров. Несколько секунд мы висели над пропастью. Вдруг сидевший на заднем сиденье заключенный выбил стекло и выпрыгнул из автобуса через заднее окно. Вслед за заключенным выскочил конвойный и выстрелил ему вслед. Я продолжал изо всех сил нажимать на тормоза и увидел в зеркале на ветровом стекле, как заключенный скрылся за выступом скалы».