Вадим Громов - Пешки Сдвига

Прочий криминалитет Материка, рискнувший хоть раз сунуться в Суровцы, где было чем поживиться, получал по мордам, и всему прилегающему к ним организму - жёстко и молниеносно. С бандитами, мародёрами и прочей нечистью, цацкаться никто не собирался - проблем хватало и без них. В любом случае, разговор был предельно короткий. И, вследствие этого, безымянное кладбище на краю Суровцев не пополнялось уже почти пять с половиной лет. Любители лёгкой наживы, и прочая шелупонь, желающая жить широко и затейливо за счёт других - не наведывалась сюда ни за какие медовики, каким бы слоем чёрной икры - они не были намазаны сверху. Слово "Суровцы", произнесённое в лихой компании, независимо от её крутизны, непроизвольно и однозначно - вызывало стойкую аллергию. Как говорил классик - "Он уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог...". К Андреичу, это относилось в полной мере.

Облака сменили свой цвет на бежевый - близился вечер. Книжник, порывавшийся куда-то бежать, и что-то предпринимать, наконец-то успокоился; и сидел, уставившись в одну точку. Наверняка, страдая от всей души, что к нему не прислушиваются, и не хотят воспринимать всерьёз. Точку в его метаниях поставила всё та же Лихо, бросив словно невзначай:

- Сиди, герой-одиночка... От тебя сейчас толку - как от снеговика без морковки, в женском монастыре. Сиди, читай свою фентезюгу. Без тебя решат, что делать. Понадобишься - позовут.

Их пост находился на стратегически незначительном направлении; с этой стороны, едущие и идущие по своим делам - появлялись редко. После происшествия со "стилягой" прошёл только нагловатого вида субъект из соседнего Замурино, находящегося с десяти километрах от Суровцев, и представляющего собою вовсе уж крохотное поселение с двумя сотнями человек. Заверив дозорных, что он человек мирный, и в Суровцах пробудет не дольше, чем до завтрашнего утра. На вопросительный взгляд Алмаза, Лихо махнула рукой - "пропускай, стерильно". Хмырь протопал мимо, слегка боязливо косясь на Лихо (определённо наслышан был, стервец!) - и скоро скрылся в глубине посёлка.

- А я читал, что до Сдвига... - Открыл рот Книжник, которому наконец-то надоело пребывать в роли оскорблённого рыцаря, и захотелось простого человеческого общения. - До Сдвига на каждого человека приходилось...

- Тс-с-с! - Лихо сделала знак замолчать, и Книжник послушно заткнулся, закрутив головой, пытаясь определить, что же вызвало такую реакцию блондинки. Через несколько секунд всё стало понятно.

- ...гите! - донеслось со стороны лесного массива, находящегося примерно в трёхстах метрах от Суровцев. - ..орее!

Из леса показались две человеческие фигуры, старающиеся передвигаться как можно быстрее. Что получалось очень плохо, по причине того, что один - почти тащил на себе другого.

Алмаз вскинул "Калашников", в оптику рассматривая очень небыстро приближающиеся фигуры. Опрометью бросаться на помощь никто не спешил. Зуб на Суровцы имело изрядное количество всякой погани, и не факт, что это не был просто манёвр, с помощью которого население посёлка пытаются сократить на четыре единицы. Из чистой сволочности. Прецедентики бывали, чего уж там...

Шатун напряжённо таращился в бинокль, тоже пытаясь определить степень того, насколько правдивой выглядит ситуация. Судя по его молчанию, ничего подозрительного он пока что не находил.

- Помогите, мать вашу! - Заорал тот, который передвигался на своих двоих, стараясь прибавить шагу. - Загнёмся же, падлы!

- Герман! - В сидячем положении подпрыгнул Книжник, вмиг растеряв весь налёт взрослости, который он пытался сохранить, пребывая в обществе "неразлучной троицы". - Это Герман! Да что вы сидите-то?! Герман, я иду!

Он соскочил со скамеечки на землю, вознамерившись припустить в сторону двух фигур. Шатун сграбастал его за шиворот, и швырнул в объятия Лихо, привычно поймавшей Книжника на болевой, и усадившей на место. Книжник скривился от боли, но не оставил попыток кинуться на выручку.

- Герман, точно... - Алмаз опустил автомат, и посмотрел на Лихо. Шатун согласно кивнул, и спрыгнул на дорогу со своего лежбища, приняв однозначное решение.

Приглушённо хлопнули выстрелы, Герман, высокий, сутуловатый человек, лет пятидесяти с хвостиком, палил в кого-то пока ещё невидимого для друзей, но наверняка, запредельно опасного. Одной рукой придерживая безвольно повисшего на нём человека, другой он безостановочно жал на спуск своего "Стечкина", с которым не расставался даже в местах общего пользования. Обойма кончилась.