Святослав Логинов - Филолог

— Какая гадость! Что это?

— Комар, — любезно пояснил Верис. — Видишь ли, мы на Земле, а здесь система безопасности не работает. Тут даже комар может тебя укусить.

Верис не пытался проникнуть в мамины мысли, но отчётливо ощутил смятение и испуг. Мама только сейчас осознала, что привычное и потому незаметное присутствие всеблагой программы сменилось зияющей пустотой. Наверное, она пыталась телепортироваться куда-нибудь в безопасное место или уйти в энергетический кокон, но обнаружила, что отчего-то разучилась этим полезным умениям. Так оно и бывает — если учился разок, между играми, то непременно разучишься. И случится это в то мгновение, когда меньше всего ожидаешь такой подлянки. Кучники и им подобные такую ситуацию называют обломом.

— А?… Что?… — выкрикнула мама. — Немедленно выпусти меня отсюда!

Она кинулась к дверям святилища, но Верис, стоявший на её пути, дёрнул спусковой крючок, спустив стрелу в короткий полёт. Зазубренный вольфрамовый прут вонзился в живот, где никогда не было Вериса.

Мама делала по инерции ещё один шаг, согнулась, словно хотела спрятать торчащий из тела штырь, и упала. Руки беспомощно заскребли по земле по Земле, где погибают даже бессмертные.

— Мама, — сказал Верис. — Ты хотела знать, каково это — умирать. Теперь ты знаешь. Это больно и страшно или уже всё равно? Скажи. Я не стану лезть в твою душу и узнавать без спроса, когда-нибудь я узнаю это сам, а понарошку умирать я не хочу. Мама, ты провела жизнь, играя, и сейчас впервые встретилась с настоящим. Скажи, ты счастлива?

Лежащее тело вытянулось, перевернувшись на спину. Открытые глаза бегали из стороны в сторону, словно хотели побольше увидать напоследок. Движение зрачков замедлилось, взгляд остекленел.

С беспощадной ясностью Верис осознал необратимость сделанного. Стрелу не вернуть в колчан, жизнь не вернуть в тело.

Верис наклонился над мамой, сорвал с шеи жетон — голубой, на цепочке. Когда-то Верис оформлял свой жетон по образцу маминого. Человек не может пользоваться чужим жетоном, но одна функция доступна всем — вызов службы спасения.

Пока не поздно, Служба спасения сможет проникнуть и на Землю, маму найдут, ориентируясь по сигналу жетона, эвакуируют куда-нибудь и там что-нибудь сделают, чтобы вернулось дыхание, и исчез стеклянный взгляд неживых глаз.

— Поисковая система службы спасения перегружена, — услышал Верис. — Обрабатывается более двенадцати миллионов неотложных вызовов. Ваш сигнал поставлен в сверхсрочную очередь. Приблизительное время ожидания — шесть часов десять минут.

Верис без сил опустился на землю.

Миллионы бездельников балуются со службой спасения, впустую растрачивая силу, способную двигать галактики. В результате, энергии не хватило, кому действительно нужна помощь. И неважно, что такого не бывало ни за сто, ни за тысячу лет. Вот оно, случилось, и служба спасения никого не спасла.

— Не переживай, ты правильно сделал, — тихо произнесла Анита. — Я слышала, что она говорила. Человек так не может, это страшное чудовище. Твой выстрел — всего лишь возмездие.

Возмездие — мзда, расплата. И предлог «воз», утверждающий, что расплата была превыше вины.

— Это моя мама. Плохая, но другой у меня нет.

Вжался лицом в землю возле мамы и затих. Анита присела рядом, молча гладила Вериса по волосам. Слова, которые могут всё, были совершенно бесполезны.

Здравствуй, Верик.

Вот видишь, пишу снова. Не хотела, но пишу, потому что не могу по-другому. Знаю, что ты был в библиотеке и те мои сообщеница прочёл, но не появился, не простил. Что теперь прикажешь мне делать? Живу одинокая. То и дело представляется, будто ты входишь и говоришь: «Одинокий, то есть, с одним оком, одноглазый. Такой человек лишён объёмного зрения, мир ему видится плоским». Как мне сейчас.

Постоянно думаю о тебе. Иной раз чудится, будто разбираю обрывки твоих мыслей, а может, напридумывала всё. Наверное у тебя давно другая женщина, неважно, пусть их тьма тьмущая будет, красивых, умных. Но любить как я они не смогут. А я люблю тебя ужасно. Люблю и сама в ужасе от этого.

Главный ужас, знаешь в чём? Каждое утро просыпаюсь и думаю, что ты есть, ты жив. Пусть не со мной, а где-то, но есть. А что будет потом, через какую-то сотню лет? Двести, триста, пятьсот лет без тебя с умершей надеждой я так не смогу.

Верька, ведь можно же что-то придумать, как-то тебя вылечить. Я сперва думала вырастить тебе новое тело, такое же, как сейчас, но здоровое, а потом переписать личность, ну, как мнемокопии делаются, но поняла, что это будешь не ты. Но я не отступлюсь. У нас ещё есть сто лет, а я стала большим спецом по этим вопросам.