Пол Керни - Путь к Вавилону

Он рассмеялся. Она взъерошила ему волосы.

– А я кто, по-твоему? — спросил он.

– А ты балда, — рассмеялась она в ответ.

Он сгреб ее в охапку и держал, не давая вырваться, но она продолжала брыкаться.

– Балда! — победно выкрикнула она и завертелась в его объятиях, но вырваться так и не сумела. Наконец она успокоилась и затихла. Ветер, несущийся по холмам и швыряющий чаек как листья, разметал ее волосы. Они улыбнулись друг другу. Лишь несколько дюймов разделяло их лица.

– А ты, — проговорил Ривен, затаив дыхание, — ты весна с порывистым ветром, и цветением вереска, и грозой… — Он легонько коснулся губами ее губ. — И осень с богатой жатвой.

И снова губы их встретились. В папоротнике и вереске шуршал ветер. Облака и тучи громоздились на небе, загораживая солнце.

Было темно. Он брел по колено в грязи, отмечающей нижний край склона. Заснеженная изломанная кромка хребта выделялась на фоне темнеющего неба. Облака поднялись вверх, и дождь почти прекратился. Скоро взойдет луна. Ривен продрался через заросли камыша, покрывающие низину. Боль в ногах превратилась в ослепительный свет в мозгу.

Самое трудное позади, дружище. Осталось только обойти залив.

Дождь, наконец, перестал, но соленый ветер швырял брызги моря в лицо Ривена, жаля кожу, привкусом соли ложась на губы. Белая пена и лунный свет омывали берег, далеко в море уходили белыми барашками волны.

Ривен уже выбрался из грязи заболоченной низины на гальку, его ноги съезжали с крупных голышей, посох стал ненадежной опорой. Он задел посохом ракушку странной формы; открылась нежданная бледность перламутра.

Тяжело дыша, Ривен остановился. Отсюда уже можно было отчетливо разглядеть домик. Темный дом, за ним — нагромождение гор, а справа — бескрайняя ширь моря и неба, сливающихся на горизонте.

Ни света. Ни огонька.

Печаль накатила волной, потом отступила прочь. А он остался таким же холодным, как галька у моря.

Приехали, твою мать.

Он вонзил посох в землю и сделал еще шаг, прикрывая глаза правой рукой от брызг соленой воды. Штормовой ветер рвался с моря в долину. Ривен представлял себе, как ветер бьется о ставни, воет в трубе. Как хлопает калитка.

Эта калитка. Этот порог.

Он долго возился с ключами, застрявшими в кармане. Ветер безжалостно рвал с него одежду — окоченевшего, ни на что не способного.

Наконец, дверь открылась.

Он стоял, едва держась на ногах, в дверном проеме, за спиной — рев черного с серебром моря. Дверь ударилась о стену, и ветер ворвался в дом, просвистев мимо Ривена, взметнул кучку золы в давно остывшем камине, прошелестел бледными страницами книги, оставшейся недочитанной. Потрепал рукав джемпера, брошенного на стуле. Брошенного ею.

«Он мне не понадобится… сегодня очень жарко, я в нем задохнусь. Давай, Майкл, пройдемся, пока еще солнышко светит». — И вскрики чаек снаружи.

Он закрыл за собой дверь, захлопнув ее перед носом настырного ветра; комната вновь стала мертвой, темная комната. Только сквозь оконные стекла лился лунный свет.

Он швырнул на пол рюкзак и посох и сам упал на каменный пол. С одежды стекала вода, влажные волосы липли ко лбу. Из сумрака на каминной полке на Ривена смотрела их фотография, два медных подсвечника холодно блеснули дуэтом. А там, на его рабочем столе, — пишущая машинка и толстая пачка бумаги, придавленная круглым камушком, найденным на берегу. И большая кофейная чашка.

«— …Но я еще не закончил…

– Передохни. Твоей голове очень не помешает сейчас свежий горный воздух».

Вот тут, у двери, высокие сапоги. И еще прогулочные его ботинки и пара ботинок поменьше. Он рассеянно прикоснулся к шнуровке, потом отвернулся и встал на ноги.

Как я устал. Господи, как я устал.

Он прошел через комнату и уставился в черный камин. Здесь когда-то зажигали огонь. Он тащит торф, щурясь от солнца и ветра, бросает его в камин. Тепло первых язычков пламени гладит его по лицу. Внезапно его охватил приступ ярости.

– Мне это не нужно. Боже милостивый, мне это не нужно! — Он ударил кулаком по каминной полке с такой силой, что та задрожала, взгляд его упал на фотографию, и Ривен отшатнулся. Дверь в спальню осталась открытой. Придавленный обрушившимися воспоминаниями, он заковылял туда.

В спальню. Где разобранная постель и разбросанные подушки. На одной до сих пор еще осталась вмятина от ее головы. И ее ночная рубашка лежит поперек кровати.

Теплый комочек волос и плоти, пахнущий лавандой, свернулся калачиком в его объятиях, чуть-чуть хмурясь во сне. Холодные пальчики ее ног тычутся ему в ноги, чтобы согреться. Нос уткнулся ему в плечо.