Пол Керни - Путь к Вавилону

Ривен и сам удивился той глубокой печали, которую пробудила в нем эта мысль.

На лестнице раздались шаги — вошли Финнан и Ратаган. Купец потянулся, и пальцы его уперлись в потолок.

– Мне нужно проветриться, — объявил он. — В отличие от некоторых, что уже успели подраться с наемниками и все утро спасали девиц, я тут сидел, словно узник, безвылазно… правда, в обществе очаровательной женщины, но все равно ведь сидел. Пойду прогуляюсь, понюхаю воздух, погляжу, что за бучу вы учинили там в городе, лишь только я успел вас привести.

– А стоит ли? — спросил Байклин.

– Но ведь это не я сталкивал лбами наемников, — фыркнул Финнан.

– А по-моему, хорошая мысль, — поддержал его Фриний. — Не зевай, смотри в оба и не засиживайся в кабаках. Если наши доброжелатели уже обыскивают дома тут в округе, то нам будет полезно об этом узнать.

Финнан отвесил общий поклон.

– Стало быть, до свидания. Притащу, может, чего поесть. Не все могут держаться, как Фриний, на одном коньяке да на трубочном табаке.

С тем он и ушел. Голос его раздался из прихожей, Айса с Коррари что-то ответили, а потом дверь за ним закрылась.

Время шло. Понемногу их одолела усталость. Наконец, Фриний, заметив, что гости клюют носами, отвел их наверх. Дом старика оказался на удивление просторным, имелась там и большая комната, где можно было улечься всем сразу. Они расстелили свои плащи и пледы на пыльном полу. В щелях за шкафом копошились мыши. День уже близился к вечеру, шумы города за окном стали тише. Они разожгли жаровню и расселись вокруг нее.

– Такой старый дом, — тихо проговорил Байклин, обращаясь к сгустившимся сумеркам и скребущимся мышам. — И старый город. Крепость, что на вершине холма у излучины реки, стояла уже тогда, когда Роримы в южных Долах только еще начинали подниматься. Когда кочевники бродили по долине Великой реки, еще до того, как леса, покрывавшие всю страну, были повырублены людьми.

– Тогда в лесах была магия, — вдруг раздался голос Фриния. Они не слышали, как он вошел. — В глухих чащобах таились самые настоящие чудеса. Люди жили плодами леса и ни разу не видели неба, не закрытого ветвями. Сейчас от Великих лесов остались лишь жалкие крохи, а все, что таили они, исчезло.

– Скаралльский лес, — пробормотал Байклин, но Фриний, казалось, не слышал его.

– Существует предание, будто магия зародилась там, в глуши лесов, чьи корни черпают силу из самой земли. И еще существует предание, будто гномы нашли ее под землей и подняли наверх, как поднимают они серебро из своих рудников. Я не знаю, какое предание истинно, только ясно одно: магия исходит из самой земли — из земли, камней, трав и деревьев Мингниша. Люди забыли об этом. Им так было легче — забыть. И забывшие стали преследовать тех, кто помнит. Но я не забыл… — Дым от его трубки вился в свете жаровни. Его лицо в сумерках стало морщинистым, словно ядро грецкого ореха. Сколько же лет этому старику, спросил себя Ривен.

– Я помню время, когда мир был полон колдунов и ведьм, как их называют теперь. А они были — и есть — простые люди, наделенные особым даром, но такая же часть жизни, как мирканы, и так же нужны ей. Гномы жили тогда не так высоко в горах и устраивали базары, куда мог приехать каждый, продать что-нибудь, купить, просто так поглазеть. Но как только начались чистки, все это сошло на нет. Люди перестали верить или боялись верить, а гномы ушли высоко в горы, в самые глубокие из своих рудников. И мир стал беднее.

Откуда-то с улицы донесся смех. Забрехала собака, сцепилась с другой; рыча и скуля, они убежали в ночь. Опять стало тихо.

– Как-то странно спокойно сегодня в городе. — Фриний приподнял голову, точно лис, нюхающий воздух.

Ривен отбросил плед и встал. Не обращая внимания на вопрошающие взгляды товарищей, вышел из комнаты, поднимая шагами своими слежавшуюся на полу пыль. Он почувствовал, как пыль щекочет в горле, но сдержал подступающий кашель. Почему-то он ощущал потребность не спугнуть тайну, — ощущение, что нельзя выразить никакими словами, — словно то было последнее магическое мгновение тишины, за которым уже ничего не будет. Как будто какая-то тяжесть опустилась ему на плечи — осознание того, что он смертей. Ривен пересек лестничную площадку и вошел в комнату, где спали Мадра и Мерет.

Девушки лежали на двух узких кроватях; окно с жестяным переплетом рамы отбрасывало слабый свет звезд на их лица. Он сел на скрипучую кровать рядом с Мадрой и стал смотреть, как медленно поднимается и опадает ее грудь под одеялом. Рука, белая, точно слоновая кость, лежала на животе. Волосы тенью падали ей на лицо.