Айзек Азимов - Второй Фонд

Он выглядел так смиренно и так хотел этого, что Хан Притчер кивнул — как и следует по дарованной им роли «Благородных Повелителей», со снисхождением.

— Старейшины услышат о твоем гостеприимстве.

Притчер использовал несколько минут наедине, чтобы поговорить с Ченнисом, — а тот явно засыпал.

— Я не особенно рад этой встрече со Старейшинами, — сказал он. — Что вы думаете на этот счет?

Ченнис, казалось, удивился:

— Ничего. А что вас беспокоит?

— По-моему, можно придумать что-нибудь получше, чем торчать здесь у всех на виду.

Ченнис заговорил торопливо, тихо, монотонно:

— Мне кажется, действуя дальше, мы должны рискнуть, оставаясь на виду. Людей, которые нам нужны, Притчер, не найдешь наощупь, засунув руки в темный ящик. Люди, управляющие силой мысли, не обязательно должны обладать очевидной властью. Во-первых, психологи Второго Фонда — скорее всего ничтожное меньшинство от общего населения, так же как в вашем Первом Фонде техники и ученые. Обычные жители, возможно, такие, как и везде. Психологи же могут надежно скрываться — и люди, правящие открыто, серьезно думают, что они и есть настоящие хозяева. Мы можем решить проблему здесь, на этом замороженном куске планеты.

— Я абсолютно не понимаю, как.

— Послушайте, это же совершенно очевидно. Тазенда, возможно, огромный мир миллионов и сотен миллионов. Как мы сможем обнаружить среди них психологов и достоверно информировать Мула, что мы нашли Второй Фонд? Но здесь, в этом крошечном крестьянском мире на подчиненной планете, все тазендийские правители, как сообщил нам хозяин, сконцентрированы в главной деревне Джентри. Там их может быть только несколько сотен, Притчер, и среди них должен быть один из людей Второго Фонда — а может, больше. Мы пойдем туда, в конце концов, но сначала давайте посмотрим Старейшин — это логический шаг на пути.

Они непринужденно разошлись в стороны, когда их чернобородый хозяин снова ввалился в комнату, явно взволнованный.

— Благородные Повелители, Старейшины прибыли. Позвольте попросить вас еще раз замолвить словечко насчет меня…

Он почти сложился пополам в пароксизме подобострастия.

— Мы, конечно, вспомним тебя, — сказал Ченнис. — Это и есть ваши Старейшины?

Это явно были они. Их было трое.

Один приблизился. Он поклонился с почтительным достоинством и сказал:

— Это честь для нас. Машина ждет. Уважаемые сэры, надеемся, вы доставите нам удовольствие посетить наш Зал Собраний.

Первый Спикер задумчиво вглядывался в ночное небо. Тонкие облака неслись, заслоняя неяркий свет звезд. Космос был явно враждебным. Он выглядел холодно и страшно сам по себе, но теперь где-то в нем находилось еще и это странное создание — Мул; и, казалось, само его присутствие делает пространство еще темнее и сгущает его в зловещую угрозу.

Заседание закончилось. Оно не было долгим. Были сомнения и расспросы, вызванные сложной математической проблемой — как вести себя с психологическим мутантом, сущность которого изменчива. Все экстремальные отклонения должны были быть учтены.

Но уверены ли они — даже теперь? Где-то в этом регионе космоса — на досягаемом расстоянии пространств Галактики — находился Мул. Что он предпримет?

Управлять его людьми достаточно легко. Они реагировали — и реагируют — согласно плану.

Ну а сам Мул?

Старейшины этой части Россема представляли из себя не совсем то, чего можно было ожидать. Они не были просто противоположностью крестьянства — старше, более властными, менее дружественными.

Вовсе нет.

Чувство собственного достоинства, проявленное ими во время первой встречи, усиливалось, пока не стало казаться, что оно — их главная черта.

Они расселись вокруг овального стола с важной неторопливостью людей, основная работа которых — думать. Большинство были в возрасте, далеком от расцвета физических сил, но даже бороды — у тех, кто их носил — были аккуратно подстрижены и расчесаны. Тем не менее казалось, что многим из них не больше сорока, и было совершенно очевидно, что «Старейшины» был скорее термин, подразумевавший авторитет, нежели слово, прямо указывающее на возраст.

Двое из космоса сидели во главе стола в торжественном молчании, которым сопровождалась довольно скудная трапеза, — казавшаяся скорее церемонией, чем утолением голода, — впитывая новую, так контрастирующую с прежней, обстановку.