Филип Дик - Лабиринт смерти

— Не могу сказать. Издалека мы мало что разглядели, а близко никто не подходил. Очень уж вид у него… — Белснор замялся в поисках слова, — предостерегающий.

— Хотелось бы посмотреть, — сказал Толчиф.

— Сегодня уже никто не выйдет из поселка, — ответил Белснор и пояснил: — Вот–вот может появиться связь со спутником, мы получим инструкции. Это ведь сейчас самое важное. — Он снова плюнул на траву, на этот раз задумчиво.

Доктор Милтон Бабл глянул на ручные часы и подумал:

«Полпятого, и я скис. Должно быть, слишком мало сахара в крови. Верный симптом — усталость в конце дня. Надо бы принять глюкозу, прежде чем это станет серьезным. Мозг просто не может функционировать без нормального содержания сахара. А что, если развивается диабет? Такое запросто может случиться, с моей‑то наследственностью».

— Бабл, в чем дело? — спросила Мэгги Уолш, усаживаясь рядом с врачом в столь же спартанской, как и весь поселок, совещательной комнате. Она подмигнула, отчего он вмиг разозлился. — Опять нездоровится? Чахотка гложет, как даму с камелиями? Что на этот раз?

— Гипогликемия, — ответил он, рассматривая свою руку, лежащую на подлокотнике кресла. — Плюс некоторая экстрапирамидальная нейромышечная активность. Моторный тик дистонического характера. Не очень комфортно.

Он ненавидел эти ощущения: большой палец дергается, будто скатывает хлебный шарик; язык скручивается в трубочку. Вдобавок сухость в горле. «Господи, — подумал он, — придет ли этому конец когда‑нибудь?»

Но хоть герпический кератит, досаждавший ему всю прошлую неделю, унялся. Он был рад и этому. Благодарение Богу!

— Для вас тело — все равно что дом для женщины, — сказала Мэгги Уолш. — Вы его ощущаете скорее как среду обитания, чем как…

— Соматическая среда обитания — одна из самых реальных, — раздраженно перебил Бабл. — Ее мы получаем самой первой, в момент рождения, а после, когда стареем, когда Разрушитель Формы искажает наш облик и отнимает жизненную силу, мы вновь открываем простую истину: так называемый внешний мир мало что значит, если подвергается опасности наше соматическое существование.

— Вы поэтому стали врачом?

— Все гораздо сложнее, чем обычная причинно–следственная взаимосвязь. Тут предполагается дуализм. Мой выбор рода занятий…

— Эй вы, потише, — рявкнул Глен Белснор, уже несколько часов бившийся над поселковым передатчиком. — Хотите чесать языками, идите на улицу.

Его шумно поддержало несколько человек.

— Бабл, — подал голос развалившийся в кресле Игнац Таг, — вам досталась удачная фамилия. — И разразился смехом, похожим на лай.

— Вам тоже, — бросил Тагу Тони Дункельвельт.

— Тихо! — вскричал красный, потный Глен Белснор, показывая на внутренности передатчика. — Или хрен от гребаного спутника получите, а не инструкции. Если не заткнетесь, сами будете копаться в этой металлической требухе. А я постою в сторонке и посмеюсь.

Бабл резко поднялся, повернулся и вышел.

Он стоял под холодными косыми лучами закатного солнца и неторопливо, чтобы не слишком стимулировать желудочную секрецию, курил трубку.

«Наша жизнь, — размышлял он, — в руках маленьких людей вроде Белснора. Здесь их власть. Страна одноглазых, в которой слепой — король».

«Зачем я сюда прилетел?» — спросил он себя и не получил немедленного ответа. Только вопль смятения поднялся из глубины подсознания, где бродили, жалуясь и стеная, неясные силуэты, точно забытые пациенты благотворительной психиатрической лечебницы. Они теребили Бабла, тянули его в прежний мир, в мерзейшие годы, когда на Орионе-17 он жил с медсестрой Марго, последней из его ассистенток. То был долгий и неэлегантный роман, закончившийся Лутаной трагикомедией — как для него, так и для нее. Она его бросила… или он ее? На самом деле, думал он, все бросают всех в таких ситуациях, когда царит неразбериха и попахивает судом. Мне повезло, я вышел из игры вовремя, довольно легко отделался. Она могла бы доставить уйму хлопот. И доставляла, взять хотя бы серьезную угрозу моему физическому здоровью, одно белковое истощение чего стоит.

Да, кстати, подумал он. Пора принять масло из проростков пшеницы, витамин Е. Надо идти домой. А заодно проглочу несколько таблеток глюкозы, от гипогликемии. Что, если я умру по дороге? Кого это расстроит? Как себя поведут остальные? Понимают они это или нет, но я играю важную роль, я необходим для их выживания. Я им нужен, но они мне нужны ли? Да, в том качестве, в каком нужен Глен Белснор. Значение имеет то, что они способны делать. Важны навыки, требующиеся для поддержания жизни в этом дурацком местечке. Для существования псевдосемьи, которая все равно никогда не станет настоящей семьей. Спасибо за это тем, кто вмешивается извне.