Но больше всего Уэллса приводило в негодование другое. Несмотря на свое горячее желание, он не мог разоблачить Гиллиама, как ему посоветовал Том. А не мог он этого сделать, потому что Гиллиам победил. Предприимчивый делец доказал, что его будущее не является невероятным. Уэллс должен был принять поражение с достоинством, а не махать кулаками после драки. И его достоинство не позволяло ему ничего иного, кроме как сидеть сложа руки, в то время как деньги текли к Гиллиаму рекой. Гиллиама же, напротив, такая ситуация, казалось, крайне забавляла. Присылая каждую неделю свои брошюры, словно исполняя некий ритуал, он не только напоминал Уэллсу о его поражении, но и бросал ему немой вызов — ну-ка, разоблачи меня!
«Я буду воплощать их в самой реальности», — сказал он Уэллсу о своих фантазиях. И, каким бы невероятным это ни казалось, ему это удалось.
Тем вечером Уэллс совершил более долгую прогулку на велосипеде, чем обычно, к тому же он был один, без Джейн. Под кручение педалей хорошо думается, сказал он себе. Уэллс был одет в свою неизменную охотничью куртку-норфолк, перехваченную поясом. Он неспешно ехал по сельским дорогам Суррея, в то время как его мысли летали очень далеко от проплывавших мимо пейзажей. Он обдумывал, как лучше ответить на письмо, полученное от той странноватой девушки, Клер Хаггерти. В соответствии с рассказом Тома, который разыграл перед ней спектакль в чайном салоне, переписка должна была включать в себя семь писем. Уэллсу предстояло написать три из них, а Клер — четыре, в последнем она попросит его совершить путешествие во времени, чтобы вернуть ей зонтик. Он мог сочинять все что угодно, если это вписывалось в рамки сюжета, придуманного Томом. И чем больше Уэллс размышлял об этом сюжете, тем больше убеждался, что его очень увлекла история, наспех состряпанная этим полуграмотным юношей. История была захватывающая, красивая, а кроме того, вполне правдоподобная — разумеется, если предположить, что существует машина, способная проникать в разные эпохи, прорываясь сквозь время, а также что будущее Мюррея действительно могло бы когда-нибудь наступить. Вот это-то нравилось Уэллсу меньше всего: в историю хоть и косвенным образом, но все-таки был замешан Гиллиам Мюррей, который также имел некое отношение и к спасению души несчастного Эндрю Харрингтона. Неужели это рок заставил их жизненные пути пересечься? По злой иронии судьбы теперь Уэллсу приходилось перевоплотиться в капитана Дерека Шеклтона — персонажа, созданного его заклятым врагом. Неужели ему самому, подобно Творцу из Ветхого Завета, придется вдохнуть жизнь в картонного героя?
Возвращаясь домой после прогулки, Уэллс ощущал здоровую физическую усталость. Она подействовала на него умиротворяюще, ему уже стало более-менее ясно, о чем будет первое письмо. Он аккуратно поставил на стол чернильницу, положил рядом перо и стопку бумаги и попросил Джейн не беспокоить его в течение ближайшего часа. Уэллс сел за стол, глубоко вздохнул и принялся писать первое любовное письмо в своей жизни:
Дорогая Клер!
Я несколько раз принимался за это письмо, пока наконец не понял, что единственный для меня верный способ начать его — сделать то, что ты просишь: просто сказать тебе: «Я тебя люблю». Должен признаться: вначале я думал, что не смогу написать эти слова. Я испортил множество листов бумаги, пытаясь объяснить, что все это лишь вопрос веры. Как я мог влюбиться в Вас, мисс Хаггерти, если я даже никогда Вас не видел? Я принимался писать, но не осмеливался говорить с тобой так, как требовало того мое отношение к тебе. Все мои логические построения рассыпались, как карточный домик, и я должен признать очевидное: ты утверждала, что я уже давно влюблен в тебя. И как я могу усомниться в твоих словах, если я сам нашел твое письмо рядом с тем огромным дубом, преодолев пропасть во времени, отделяющую меня от 2000 года? Ты права, не нужно более никаких доказательств, чтобы понять, что все, что ты говоришь, правда: и то, что я встречу тебя через семь месяцев, и то, что между нами возникнет любовь. Так если я будущий полюблю тебя, почему я настоящий не могу любить тебя уже сейчас? Не верить этому означало бы сомневаться в собственных желаниях. Не будем терять времени, ожидая появления чувств, которые так или иначе должны будут возникнуть.
С другой стороны, ты всего лишь просишь меня о некоем акте доверия, который ты сама уже совершила. Когда мы встретились, как ты говоришь, в чайном салоне, ты должна была поверить, что видишь перед собой мужчину, которого полюбишь в будущем. И ты поверила. Спасибо тебе за это от моего будущего «я», Клер. А я настоящий, тот, кто пишет эти строки, тот, кто еще не знает сладости твоих прикосновений, могу только отплатить тебе таким же доверием: я верю, что все, что ты говоришь, правда, что все, о чем ты пишешь в своем письме, действительно случится, уже каким-то образом случилось. Поэтому я просто говорю тебе, что я люблю тебя, Клер Хаггерти, кем бы ты ни была. Я люблю тебя с этой самой минуты и буду любить всегда.
Читать дальше