Сакё Комацу - Похитители завтрашнего дня

– Что ты болтаешь?! – она нахмурилась, потом, глядя за мою спину, сказала медовым голосом: – Ради бога, простите, я вас не заметила. Прошу вас, проходите, пожалуйста!

Непостижимые существа женщины! Им ничего не стоит преобразиться. Вот и Кисако тоже. Когда мы поцапаемся, она пулей вылетает в переднюю и пинком ноги распахивает дверь. Но если в этот момент появляются гости, Кисако чинно приседает и, касаясь тремя пальцами пола, низко кланяется. Прекрасные манеры! Картина в стиле Огасавары.

– Добро пожа…

Ага, она лишилась дара речи! И все же с готовыми выскочить из орбит глазами, с широко разинутым ртом, в котором застрял конец слова, Кисако склонилась в глубоком поклоне.

А скотина Гоэмон и ухом не повел. Перепрыгнув через Кисако, он ринулся в комнату.

Кисако не шевелилась – так и застыла со склоненной головой. Что с ней? Поклон очень уж затянулся. Я коснулся ее плеча и почувствовал, как она дрожит.

– С-с-с… со-о-о… – забормотала Кисако.

– Что?.. Что с тобой? – заорал я, приходя в ужас.

– Со-соли… скорее…

Я бросился в кухню и принес щепотку соли. Она положила ее в рот, пососала, скривилась в гримасе и наконец подняла голову. Из глаз текли слезы, но Кисако уже хохотала как сумасшедшая.

– Тьфу, как горько!.. А это кто? Твой дядя из деревни?

– Да нет, – сказал я, теряя последние силы, – нет… Он… это… понимаешь, сон…

– Сон?

– Ага. Перебрал дешевого виски, вот мне и снится это чудовище… Мне стыдно, что я показываю тебе такой гнусный сон…

– Что ты говоришь? Очнись! – она испуганно взглянула на меня. – Ты пьяный, да?

– Нет, совсем не пьяный… – я говорил медленно, пережевывая каждое слово. – Но, понимаешь, все это сон. Я сплю, и мне снится… Оборотень в обличье «человека-рекламы» – сон… И ты – сон… И сам я – тоже сон…

Кисако капризно надула губы.

– Как тебе не стыдно! Вовсе я не сон и не снюсь тебе! Я же не сплю…

– Что ты там сюсюкаешь – шу-шу-шу? – раздался голос Гоэмона. Он стоял на пороге. Невежа, войдя в дом, не снял ни шляпы, ни обуви. – Что это у тебя? – Он ткнул пальцем в Кисако. – Зверушку держишь? Для забавы? Ну, иди сюда, ишь ты, какое милое, ласковое животное!..

Брови Кисако стремительно взлетели вверх.

– Нет, нет, это… она… – Я захлебнулся словами. – Разрешите представить, моя… э-э-э… невеста Кисако.

– А-а, киска… Это которые мышей ловят, – он понимающе кивнул.

– Да вы что?! Не кошка, а женщина! Кисако ее имя. Мы собираемся пожениться.

– А-а-а, твоя самка, значит!

Я видел, как у Кисако дрогнули губы. У меня снова все завертелось в голове. Хоть бы проснуться! Хоть бы поскорее проснуться! Хоть бы будильник зазвенел!..

– А зачем ты давеча с этой самкой кусался?

Перед глазами у меня поплыли огненные круги.

– Это… это… Ну, как вам объяснить… Это – поцелуй! Так мы выражаем любовь…

Гоэмон тут же извлек знакомый мне рулон туалетной бумаги и размашисто написал: «Самцы и самки в знак любви кусаются».

Кисако, сверкнув глазами, застонала и сжала кулаки.

«Ну хватит, – подумал я, – придется прибегнуть к крайней мере».

– Кисако, дорогая! – взмолился я, хватая ее за руки. – Прошу тебя, минуту терпения! Возьми что-нибудь тяжелое и дай мне хорошенько по голове!

– Да я ему сейчас всю башку расколю! – взревела Кисако. – Как он смеет…

– Пойми, бить его совершенно бессмысленно. Он же продукт моего сна! Ну, умоляю тебя, стукни меня хорошенько!..

Откуда-то доносился тяжелый металлический грохот. Сначала я подумал – в голове стучит. Прислушался. Нет, это был стук парового молота, вбивающего в землю стальную сваю.

Ну, опять началось!

Олимпиада давным-давно кончилась, а дороги все еще ремонтируют… Впрочем, нет, грохот доносится из котлована – неподалеку прокладывают новую линию метро.

К ударам парового молота прибавился оглушительный низкий хриплый вой – сопляк с верхнего этажа крутил «Модерн джаз» на самодельной стереорадиоле. Вот сволочь, ведь каждый вечер запускает! Да еще на полную мощность. Знает, что звукоизоляция в нашем доме ни к черту…

Подумав об этом, я открыл глаза. Я лежал в углу кухни, уткнувшись головой в дверной косяк. Кисако сидела рядом и напряженно смотрела на меня.

Я лихорадочно огляделся.

Его не было!

– Спасибо, дорогая! – сказал я, поглаживая раскалывавшийся от боли затылок. – Ты меня спасла. Я наконец проснулся… Видишь, я был прав – это был сон. А теперь чудовище исчезло.

– Как бы не так! – ответила Кисако довольно сухо. – Сидит в комнате и жрет наш ужин, все, что я приготовила. Да еще вместе с посудой.