Алексей Корепанов - Если не звали

И он вспомнил. Клочья… обрывки… тени теней… Нечто эфемерное, ускользающее, растворяющееся — стоило только проснуться… Да, оставались какие-то следы, что-то слегка царапало душу… Невесомый осадок… Запотевшее стекло… И исчезало в безжалостном утреннем свете.

— Да… — наконец-то сумел выдавить он из себя. — Помню…

Какое-то движение возникло в воздухе под люстрой — заструилось там что-то серое, клубящееся, потянулось к окну — и окружающее в один-единый неуловимый миг вернулось в обычное состояние. Словно выключили свет.

Он сидел на знакомом диване в знакомой до мелочей комнате — и на полу у его ног лежала книга. «Воронка Шеррингтона» вновь работала — все обрело привычные черты…

— …еще раз, пожалуйста… Прошу вас!

— Нет, — коротко и жестко сказал колдун.

— Но почему? Я заплачу… Называйте любую сумму!

— Нет, — непреклонно повторил колдун. — Деньги здесь ни при чем. В каждом деле есть свои законы, которые нельзя нарушать.

— Поймите, я страшно одинок. — Он умоляюще прижал руки к груди. — Я хочу общаться с ними.

— Лучше общайтесь с людьми, — посоветовал колдун, аккуратно стряхивая в пепельницу пепел с кончика длинной тонкой сигареты.

— Я не желаю общаться с людьми, — глухо процедил он.

Колдун развел руками:

— Ничем не могу помочь. — Он струей выпустил дым в потолок и добавил: — Попробуйте все-таки… с людьми.

Теплая вода ласкала тело, ванна была полна почти до краев, дверь нараспашку — и бритва в руке.

«Скоро я буду с вами…»

Вода медленно окрашивалась в красный цвет. Нет, это отнюдь не запрещающий сигнал светофора — это сигнал скорого преображения и приобщения к тем, иным, что всегда незримо находятся рядом…

Ему было приятно и легко. Кружилась голова, и чуть-чуть шумело в ушах.

Близился миг перехода…

…Темнота… Темнота… Неподвижная вечная темнота, в которой никогда не сможет зародиться ни единого проблеска. В этой темноте невозможно ничего… Ничего и никогда…

Он не предполагал, а совершенно точно знал каким-то новым запредельным знанием, что обречен без движения пребывать в этой страшной темноте до скончания всех веков — без надежды на хоть какие-нибудь перемены. Навсегда — в темноте. И в бесконечном одиночестве.

И чудился ему иногда еле слышный шепот, просачивающийся сквозь застывшую плоть темноты небытия. Невнятный шепот иных, которых он никогда не увидит:

«Мы тебя не звали… Не звали…»

И он бессилен был хоть что-то изменить.

И не было надежды.

«Не звали…»