Жерар Клейн - Звездный гамбит

У Ногаро, худощавого молчаливого брюнета с острыми чертами лица и глубоко запавшими глазами, были на удивление длинные пальцы. В его движениях ощущалась не столько сила, сколько ловкость и быстрота. На всякой древней планете, в древних городах, где полиция невездесуща, он прослыл бы опасным человеком.

Ногаро жил в одном блоке с Пейном и Алганом. Он никого ни о чем не расспрашивал, ничего никому не говорил и только безмолвно кивал головой. Видно, он знал о космосе не меньше Пейна, хотя и выглядел куда моложе его.

Экипаж звездолета относился к Ногаро настороженно. И Алган знал, что Ногаро имеет доступ в некоторые помещения корабля, куда первопроходцам вход воспрещен.

В столовой Алган стал выпытывать у Пейна, что тому известно об Эльсиноре, и краем глаза наблюдал за Ногаро. До сих пор Пейн говорил о планетах пуритан лишь намеками.

— Увидите сами, когда приземлимся, — отмахивался Пейн. — Все, что могу вам сказать, — вид у города препечальный, жители носят странные маски. Вы получите такую же, покидая корабль. Но торговцы они отменные.

— Послушайте, Пейн, — не отставал от него Алган. — Неужели никому не удалось вырваться из лап полиции? Неужели никто ни разу не смог удрать на родную планету?

— А зачем? — удивился Пейн. — Только жителям древних городов может прийти в голову такая мысль. Жизнь в космосе имеет свои хорошие и плохие стороны. Но ведь и на планете она не сплошной праздник. Бетельгейзе лучше знает, что вам больше подходит.

— Вы в этом уверены? — вступил в разговор Ногаро.

— Простите? — удивленно воскликнул Пейн.

— Я спросил вас, откуда у вас уверенность в том, что Бетельгейзе лучше знает, что вам больше подходит?

Низкий голос Ногаро звучал глуховато, словно доносился издалека, отражаясь от многочисленных стен и просачиваясь сквозь невидимые трещины.

Алган наклонился вперед и даже перестал жевать.

— Не знаю, — медленно протянул Пейн. — Я простой матрос. Я шатаюсь по космосу и старею. Люди на Бетельгейзе принимают решения. Я не знаю, хороши они для меня или нет. Если мне велят отправиться на новую планету и расчистить ее, я не спорю. Мне не важно, кто ее заселит, что там будет расти, я делаю дело, раз мне приказали. Так делаю я, так делал мой отец. Мы не чувствуем привязанности к какой-то одной планете. Мы свободные люди, а потому прыгаем с одной планеты на другую.

— Хорошо, — усмехнулся Ногаро, обнажив длинные зубы. — А вы, Алган? Что вы думаете по этому поводу? Как вы относитесь к политике Бетельгейзе?

Алган уперся ладонями в стол и глубоко вздохнул.

— Я ненавижу Бетельгейзе, — с расстановкой, но достаточно громко, чтобы его слышали за соседними столиками, процедил он. — Я ненавижу все, что исходит от Бетельгейзе, и у меня нет никакого доверия к ее политике.

Все взгляды обратились в его сторону. Вокруг воцарилась тишина.

— А можно узнать почему? — осведомился Ногаро.

— Я родом из древнего Дарка, — ответил Алган, — и не скрываю этого. Я — человек города и требую лишь одного: оставьте меня в покое. Зачем покорять новые миры, когда мы не в силах освоить те, которые подготовили наши предки?

Люди за соседними столиками внимательно прислушивались к разговору. Одни глядели на Алгана со страхом и отвращением, в глазах других читалось нескрываемое восхищение.

— Это длинный разговор, — перебил его Ногаро. — Мы поговорим об этом, но не сейчас и не здесь. Мы должны быть могущественны, Алган, очень могущественны. Я тоже родом с древней планеты и знаю, как относятся к таким, как вы. Мы оба чудаки в этом мире, хотя наше отчуждение вызвано разными причинами. Может быть, наши странности взаимно дополнят друг друга.

— Да будет так, — произнес Алган, невольно вспомнив мимолетные дружеские связи, которые неожиданно возникали у него на древней Даркии.

Ногаро был человеком удивительным. Он до тонкостей знал историю Освоенной Галактики, в его памяти хранилось множество рассказов, относящихся к любому из составлявших ее миров. Казалось, он избороздил все пространство и путешествует с незапамятных времен. В отличие от Пейна, который нередко пересказывал одно и то же, Ногаро поражал разнообразием знаний. У него накопился невероятный опыт. Но страстью его, похоже, было освоение космоса. Ногаро говорил о мирах, словно о крохотных молекулах, перемещающихся в ограниченном пространстве. «Он сумасшедший, — повторял про себя Алган, — сумасшедший потому, что ему довелось созерцать нечто необъятное, но его сумасшествие величественно и заразительно». Ногаро особенно увлекала проблема разнообразия населяющих Галактику рас. В своих странствиях он встречал их множество. И все они имели общие черты. Эта странная общность так поразила Ногаро, что он задался целью открыть совершенно иную расу, отличную от человеческой. Легенды, ходившие среди звездоплавателей, крепили его уверенность в том, что такая раса существует. Он осаждал вопросами всех, кто забирался в неизведанные края.