Стивен Кинг - Под Куполом

Олли встал на колени у Купола, начал сдирать черные наслоения, отдавая себе отчет, что часть этих наслоений — все, что осталось от людей. Олли не мог не заметить, что руки то и дело колют кусочки костей. Если бы не рядовой Эймс, который постоянно уговаривал его продолжить начатое, наверное, он бы сдался. Но Эймс твердил: не сдавайся, ковбойчик, отдирай, отдирай. Отдирай, черт побери, все это дерьмо, ты должен это сделать, чтобы вентиляторы смогли протолкнуть к тебе воздух.

Олли думал, что он не сдался только по одной причине: Эймс еще не знал его имени. Олли сжился с тем, что в школе его называли говноедом и говнодойщиком, но поклялся не умирать до тех пор, пока этот балбес из Южной Каролины зовет его дурацким прозвищем «ковбойчик».

Вентиляторы с ревом закрутились, и Олли почувствовал, как слабенький ветерок начал обдувать его разгоряченную кожу. Он сорвал маску с лица и приник носом и ртом к поверхности Купола. Потом, хватая ртом воздух и выплевывая сажу, продолжил очищать все, что налипло на Купол с его стороны. Теперь он видел Эймса, который стоял на четвереньках, склонив голову, словно человек, пытающийся заглянуть в мышиную норку.

— Ну вот! — прокричал он. — Сейчас подвезут еще два вентилятора. Не сдавайся, ковбойчик! Не сдавайся!

— Олли, — выдохнул подросток.

— Что?..

— Имя… Олли. Перестань называть меня… ковбойчиком.

— Теперь я буду звать тебя Олли до Судного дня, если ты будешь расчищать зону, через которую вентиляторы гонят воздух.

Легким Олли каким-то образом удавалось вдыхать достаточное количество воздуха, просачивающегося сквозь Купол, чтобы мальчик оставался живым и в сознании. Он наблюдал, как мир становится светлее через дыру в саже. Свет, конечно, помогал, но у него щемило сердце, когда он видел, что заря уже вовсе и не розовая, если смотреть на нее сквозь пленку грязи, оставшуюся на Куполе. Но свет радовал, потому здесь все оставалось черным, и выжженным, и суровым, и молчаливым.

В пять утра Эймса хотели сменить, отправить его отдыхать, но Олли криком просил, чтобы тот остался, и Эймс отказался уходить. Командир сдался.

Мало-помалу, делая паузы, чтобы приложиться ртом к Куполу и набрать в легкие воздуха, Олли рассказал, как он выжил.

— Я знал, что должен подождать, пока огонь потухнет, поэтому экономил кислород. Дедушка Том как-то сказал мне, что одного баллона хватает ему на всю ночь, если он спит, поэтому я лежал не шевелясь. Какое-то время мог и не пользоваться баллоном, потому что под картофелем оставался воздух, и я им дышал. — Он прижимал губы к поверхности, чувствуя сажу, зная, что это, возможно, останки человека, еще живого двадцатью четырьмя часами раньше, но его это не волновало. Он жадно всасывал воздух и выплевывал черную слюну, пока не смог продолжить рассказ. — Сначала под картофелем было холодно, но потом стало тепло и наконец жарко. Я думал, что изжарюсь живьем. Амбар горел над моей головой. Все горело. Но сгорело очень быстро, и, наверное, это меня спасло. Не знаю. Я оставался под картофелем, пока не опустел первый баллон. Тогда мне пришлось вылезти. Я боялся, что второй мог взорваться, но он не взорвался. Готов спорить, был на грани взрыва.

Эймс кивнул.

Олли вновь всосал воздух через Купол. Все равно что старался дышать через толстую грязную тряпку.

— И ступени. Будь они деревянными, а не из бетона, я бы не выбрался. Поначалу и не пытался. Забрался обратно под клубни, таким все было горячим. Верхние просто спеклись, я чувствовал запах. Потом стало трудно всасывать кислород, и я понял, что второй баллон тоже подходит к концу. — Он замолчал, потому что закашлялся. Когда справился с кашлем, продолжил: — Больше всего мне хотелось услышать перед смертью человеческий голос. Я рад, что услышал твой, рядовой Эймс.

— Меня зовут Клинт, Олли. И ты не умрешь.

Но глаза, которые смотрели на Эймса через грязную щель у подножия Купола, будто таращились через стеклянное окошко в гробу, похоже, знали другую правду, более близкую к истине.

Когда гудок зажужжал второй раз, Картер сразу понял, что он означает, хотя этот звук вырвал его из глубокого, без сновидений, сна. Потому что какая-то часть мозга заснуть не могла, пока все не закончилось или Картер бы не умер. Он догадался, что действует инстинкт выживания: недремлющий часовой, упрятанный глубоко в мозгу.

Случилось это субботним утром, в половине восьмого. Время знал, потому что циферблат его часов освещался при нажатии кнопки. Ночью лампы аварийного освещения потухли, и в атомном убежище царила кромешная тьма.