Клиффорд Саймак - Последний джентльмен (пер. О.Битова)

Леонард выразил на лице удивление.

— Но не хотите же вы сказать…

— Нет, мистер Леонард, — слабо отмахнулся Харрингтон, — Я смотрю на это только с точки зрения человека, отдавшего большую часть своей жизни служению на благо общества. Я знаю, что Джонсон должен взирать на такую возможность не без опаски. В недавнем прошлом бывали моменты, когда он готов был подать в отставку, и лишь чувство долга не позволяло ему покинуть свой пост.

— Этот человек, — уверенно заявил Леонард, — не упустит возможности возглавить госдепартамент. Кроме того, на прошлой неделе Харви сказал, что он примет пост.

— Ну да, знаю, я читал эту колонку.

— Я не отниму у вас много времени, — перешел к делу Леонард, — основные изыскания на вашу тему я уже провел.

— О, не беспокойтесь, мое время в полном вашем распоряжении. До вечера, когда я буду обедать с матерью, я совершенно свободен.

Леонард слегка приподнял брови:

— А ваша мать еще жива?

— Она весьма бойкая, несмотря на свои восемьдесят три года. Она напоминает мать Уистлера [1] Персонаж картины американского художника Джеймса Уистлера (1834–1903), здесь: воплощение спокойствия. — Прим. перев. — такая же невозмутимая и красивая.

— Вы счастливчик. Моя мать умерла, когда я еще был подростком.

— Мне жаль это слышать. Моя мать — женщина благовоспитанная до кончиков ногтей. Таких теперь редко сыщешь. Я уверен, что обязан ей очень многим. Вероятно, в том числе и той чертой, которая является предметом моей особой гордости, подмеченной вашим литературным обозревателем Сэдриком Мэдисоном, когда он писал обо мне несколько лет назад. Я послал ему записку, в которой благодарил его и сообщал о своем твердом намерении как-нибудь посетить его, хотя до сих пор так и не выбрался. Мне бы хотелось встретиться с этим человеком.

— И что же он написал?

— Он написал, если я не ошибаюсь, что я последний из джентльменов.

— Это хорошая строка, надо будет взглянуть. По-моему, Сэдрик вам понравится. Порой он бывает чуточку странноват, но он такой же одаренный человек, как и вы. Он, можно сказать, днюет и ночует в своем кабинете.

Леонард открыл свой портфель, извлек на свет стопку заметок и начал их перелистывать, пока не наткнулся на нужную страницу.

— Мы хотим дать о вас полнометражный материал, с портретом на обложке и фотографиями по тексту. Я знаю о вас очень многое, но кое-какие вопросы остались по-прежнему неясными, есть некоторые несоответствия.

— Я не вполне улавливаю, о чем вы.

— Вы же знаете, как мы работаем, — мы осуществляем изнурительные проверки, чтобы убедиться, что располагаем исчерпывающим фактографическим материалом, а уж затем отправляемся на сбор материала, так сказать, очеловеченного. Мы беседуем с друзьями детства объекта наших исследований, с его учителями, со всеми людьми, которые располагают какими-либо сведениями, позволяющими пролить свет на внутренний мир этого человека. Мы посещаем те места, где он проживал, выслушиваем рассказы знакомых, собираем маленькие анекдоты из его жизни. Это непростая работа, но мы гордимся тем, как ее выполняем.

— И совершенно справедливо, молодой человек.

— Я побывал в Вайялузинге в Висконсине. По вашим данным, вы родились именно там.

— Насколько я помню, это очаровательное место — крохотный городок, втиснувшийся между рекой и холмами.

— Мистер Харрингтон!

— Да?

— Вы родились не там.

— Простите?

— В местных книгах нет записи о вашем рождении. Никто вас не помнит.

— Это какая-то ошибка. А может, вы шутите?

— Вы отправились в Гарвард, мистер Харрингтон. Группа двадцать семь.

— Совершенно верно, именно так.

— Вы так и не женились.

— У меня была девушка. Она умерла.

— И звали ее Корнелия Сторм.

— Именно так ее и звали, хотя об этом знают немногие.

— Мистер Харрингтон, свою подготовительную работу мы проводим чрезвычайно тщательно.

— Это я не в упрек, скрывать мне нечего. Просто я не афишировал этот факт.

— Мистер Харрингтон!

— Да?

— Дело не только в Вайялузинге — с остальным то же самое. Нигде не записано, что вы прибыли в Гарвард. Девушки по имени Корнелия Сторм никогда не было на свете.

Харрингтон вскочил на ноги и воскликнул:

— Это возмутительно! Что вы хотите этим сказать?!

— Простите, вероятно, я должен был найти более мягкий способ поведать вам это, а не резать правду-матку в глаза. Если я могу чем-нибудь…

— Да, можете. Покиньте меня немедленно.