Он сжал голову руками, чтобы она не разлетелась от напора изнутри, и ощутил ужасную слабость, понимая, что наступила реакция — нервы вдруг расслабились после чересчур длительного напряжения.
А потом парализующее молчание стало всего лишь всеобъемлющей тишиной, и Харрингтон устало опустил руки.
С дальнего конца улицы выехала машина, остановившись невдалеке от него.
Из нее доносился визгливый голос радио:
— …в своем заявлении президенту Энрайт, отказываясь от принятого ранее поста, сказал, что в результате духовных исканий пришел к убеждению, что и для страны, и для мира будет лучше, если он отвергнет эту должность. По сообщениям из Вашингтона внешнеполитические обозреватели и дипломатический корпус пребывают в смятении, вопрошая: какое отношение к госдепартаменту имеют духовные искания?
Кроме того, сегодня утром поступила еще одна трудно поддающаяся оценке новость. Пекин сообщил о перестановках в правительстве, в результате чего к власти пришли умеренные его круги. Хотя судить пока слишком рано, подобная перестановка сил должна привести к полной перемене политического курса красного Китая…
Голос радио внезапно оборвался, из машины вышел человек, захлопнул дверцу и побрел по улице.
Харрингтон открыл переднюю дверцу своей машины и сел за руль. У него вдруг возникло странное чувство, что он о чем-то позабыл. Попытался вспомнить, но воспоминание ускользнуло.
Он сидел, ухватившись за руль, а его тело сотрясала мелкая дрожь — словно трепет облегчения, хотя сообразить, по какому поводу, Харрингтон не мог.
«Наверно, из-за Энрайта», — сказал он себе. Ибо это хорошая новость; не то чтобы Энрайт не подходит на этот пост, наоборот, более достойного кандидата не найти — но теперь у человека появились право и долг быть только самим самой.
«То же право теперь есть и у человечества», — подумал Харрингтон.
Но самым любопытным событием стала перестановка в китайском правительстве — словно с рассветом из мира ушел злой гений.
«А еще, — сказал он себе, — я должен вспомнить что-то насчет гениев — что-то насчет того, откуда берутся гении».
Но вспомнить этого никак не мог.
Опустив боковое стекло, он вдохнул резкий, свежий утренний ветерок. Наполнив легкие, Харрингтон выпрямил плечи и поднял подбородок. «Следует делать так почаще, — спокойно подумал он, — В зарождающемся дне есть нечто очистительное и возвышающее душу».
Выжав сцепление, он вывел машину на дорогу.
«Вот только Мэдисона жаль, — подумал он. — Как ни крути, славный он был парень».
Холлис Харрингтон, последний джентльмен, ехал навстречу занимающемуся дню.
---
Clifford Donald Simak, "Final Gentleman", 1960.
Сб. "Игра в цивилизацию". М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2006 г.
Перевод О.Битова
Первая публикация: журнал "The Magazine of Fantasy and Science Fiction", January 1960 [2] Обложка журнала "The Magazine of Fantasy and Science Fiction", January 1960
Персонаж картины американского художника Джеймса Уистлера (1834–1903), здесь: воплощение спокойствия. — Прим. перев.
Обложка журнала "The Magazine of Fantasy and Science Fiction", January 1960