Майкл Мэнсон - Конан и дар Митры

- Еще столько же, - хлопнув Сандару по спине и ухмыляясь в предвкушении вечерней забавы, киммериец отправился вниз, досыпать.

Ближе к вечеру команда как всегда собралась у мачты - Рагар давал очередное представление. На этот раз он выгнулся дугой, упираясь в палубу пятками и кистями, потом просунул голову между ног, обхватив пальцами щиколотки. Подобный фокус Конан не раз видел на базарах и ярмарках, где его исполняли бродячие гимнасты, обычно - совсем юные пареньки и девчонки, тощие, сухие и гибкие. Рагар же был мужчиной в расцвете лет, весьма крепким на вид, с отлично развитой мускулатурой, и тощим его никак нельзя было назвать. Однако он выполнял свои головоломные трюки с легкостью двенадцатилетней плясуньи на канате или акробатки.

Калла, разумеется, тоже выбралась из каюты, чтобы поглазеть на аргосца. Она стояла поодаль от кружка моряков, где позванивали монеты, то и дело переходившие из рук в руки. Рагар, казалось, не возражал, что на него ставят, словно на кулачного бойца; такие мелочи его не волновали. Он занимался своим делом, и присутствие зрителей вроде бы даже ему льстило. Во всяком случае, замирая в очередной из своих невероятных поз, аргосец улыбался им, словно желая подчеркнуть, что не таит обиды.

С другой стороны, команда "Громовой Стрелы", четыре десятка дюжих парней, отпетых головорезов всех цветов кожи, относилась к Рагару с неизменным почтением. Эти диковатые и разгульные молодцы никогда не пытались задеть или подколоть аргосца, и дело тут было не только в его благородном облике или неизменном дружелюбии, пробудившем бы симпатию даже в сердцах каннибалов. Нет, не только в этом; всякий, поглядев на могучую стать Рагара, на грозные его мечи и фокусы, которые он два раза в день вытворял у мачты, трижды подумал бы, стоит ли навлекать на себя его гнев. К тому же, хоть никто из экипажа не имел понятия об особых талантах аргосского нобиля, продемонстрированных им лишь капитану, каждому было известно, что плывет он на Кардал дабы сразиться с огненными демонами или заклясть их именем великого Митры. Странно, но его считали воином, а не колдуном, и уважали, но не страшились; для простых душ воин был понятней мага или жреца.

Закончив свои упражнения, Рагар сполоснул ладони и босые ступни в стоявшем рядом ведре, набросил легкий плащ и направился к Конану. Его провожали одобрительные клики выигравших и сдержанное мычание проигравших; аргосец же, с необидной насмешкой, равно улыбался и тем, и другим. Киммериец заметил, как Рагар на ходу наклонился к Калле и что-то сказал ей; девушка кивнула, и темные глаза ее на миг вспыхнули. Потом на ее лице, обычно замкнутом и дерзком, промелькнуло непривычное выражение - нечто напоминавшее смущение и благодарность.

Поднявшись на кормовую надстройку, Рагар взглянул на север, где за далеким горизонтом прятались зеленые холмы Барахских островов, затем повернулся к Конану.

- Пожалуй, еще немного, и твой спор с кормчим разрешится? - с усмешкой заметил он. - Дело идет к вечеру; посмотрим, что станется с ветром.

- И смотреть нечего, - киммериец махнул на туго натянутый парус. Идем на запад, как вчера, позавчера и во все остальные дни... Кстати, - он покосился на аргосца, - что ты сказал моей женщине? Там, у мачты? Великий Кром, она прямо расцвела!

- Что сказал? - рассеянный взгляд Рагара обратился к толпившимся на палубе морякам, среди которых мелькала гибкая девичья фигурка. - Сказал, что она прекрасна, как богиня Иштар. Женщинам, знаешь ли, всегда приятно слышать такие вещи.

Конан презрительно фыркнул.

- Ты не похож на человека, который стал бы им угождать!

- Я никому не угождаю, капитан. Но стоит ли скупиться на слово или жест, которые могут принести человеку радость? Со временем начинаешь понимать, как много значат эти маленькие знаки внимания... да, со временем, после тридцати... - аргосец задумчиво покачал головой.

- После тридцати? Почему?

- Тридцать - возраст не мальчика, но мужа, - со значением произнес аргосец, и Конан вздрогнул. Те же самые слова, что в его сне! С той же самой интонацией, и слетевшие, похоже, с тех же уст...

Рагар тем временем продолжал:

- Тридцать лет - вершина жизни, с которой человек озирает и пройденный путь, и ту смутную еще дорогу, что лежит впереди. Он может повернуть в одну или в другую сторону, может переменить жизнь... либо подготовить себя к такой перемене. У него еще есть время, капитан! То время, которого уже не будет ни в сорок, ни в пятьдесят!