Майкл Мэнсон - Конан и грот Дайомы

Из этого чудесного сада они направились в анфиладу особо роскошных покоев, уставленных драгоценной мебелью - столами, инкрустированными редким камнем, креслами и диванами, обшитыми мягкой кожей, бархатом либо шелком, резными ларцами и сундуками, на крышках которых виднелись картины, выложенные цветным жемчугом, шкафами из черного и красного дерева с затейливой резьбой, хрустальными семисвечниками, в коих пылали все те же световые шары, кувшинами и вазами, то огромными, в человеческий рост, то совсем небольшими, величиной в ладонь, зато украшенными росписью в кхитайском стиле. Нашлось тут место и алтарям светлых богов, Митры, Ормазда и Исиды; перед ними курились благовония, сандал и мускус, наполняя воздух приятными запахами.

Впрочем, все эти чудеса вскоре утомили Конана; он жаждал поскорее добраться до пиршественного зала, а потом - до спальни хозяйки. Он не сомневался, что рано или поздно туда попадет. Эта рыжеволосая зеленоглазая красавица - безусловно, колдунья! - уже представила доказательства своего благоволения. И свидание в пальмовой беседке у скал, и пышная встреча на пороге подземного дворца, и обещания сделать его господином над людьми и зверями, ветрами и облаками, деревьями и травами - к чему бы все это? Ответ был только один, и Конан знал его так же четко, как семь молитв в честь Бела - божества, посылающего удачу ворам и авантюристам. Кстати, его изваяний он здесь не обнаружил и решил, что лукавый бог Заморы не удостоен почитания прекрасной хозяйки.

Итак, он следовал за ней, ступая грубыми сапогами по мягким шелковистым коврам и прихотливым мозаикам, принюхиваясь и прислушиваясь, надеясь уловить звон посуды, а также запахи жаркого и свежего хлеба. Но отвели его не за стол и не на ложе, а в чертог с бассейном, полным горячей воды и обнаженных прелестных девушек; они поджидали его с губками в руках, и Конан понял, что у блюда с мясом он окажется не скоро.

Так оно и случилось. Выбравшись из купальни, он попал в лапы брадобрею и массажисту, а когда с этими процедурами было покончено, киммериец обнаружил, что одежда его исчезла. Ему оставили только кинжал, древний стигийский клинок из Файона, чьи ножны, лезвие и рукоять вполне гармонировали с окружавшей роскошью. Вместо рубахи, штанов и просоленной кожаной куртки его облачили в одеяние из ткани, напоминавшей серебристую рыбью чешую или кольчугу: она так же сияла лунным светом, как иранистанский булат, но была шелковистой и почти невесомой. Вместо грубых сапог он получил башмаки из мягкой алой кожи, вместо своего ремня - пояс из перламутровых пластин, оправленных в золото; под конец на шею ему повесили драгоценную цепь, а темные волосы украсили изумрудной короной и жемчужными заколками.

В таком виде он и попал на пиршество, а после него - в опочивальню хозяйки, прекрасной Дайомы, Владычицы миражей и снов. Но все, что свершилось меж ними на убранном шелками ложе, было чистейшей реальностью, ибо в делах любви женщины не признают иллюзий.

ГЛАВА 3

ТОСКА И ПАМЯТЬ

Пятеро обитали в мире, и хотя был тот мир велик, нити их судеб сплетались все крепче, суля одним жизнь, другим - смерть, третьим же разочарование. И было то воистину справедливо, ибо никто не может противиться велениям рока и собственному предназначению!

Его могущество было велико, но власть над живым, особенно над мыслящим и разумным, была ограничена. Веками Он раздумывал над этим, пытаясь вспомнить, всегда ли было так, пытаясь уяснить причину, смысл и цель довлевших над Ним запретов. Вероятно, Он все-таки не являлся всесильным и мог распространить свою безраздельную власть лишь на мертвую субстанцию, тогда как живая требовала каких-то особых талантов, некоего иного дара, которым Он не обладал.

Ему не удавалось сотворить живое - даже самое ничтожное из существ, обладающее самым примитивным чувством. Горы рушились по Его велению, но галька или горсть песка не желали превращаться в пчелу или дождевого червя; он обладал силой, способной поколебать землю, но сотворение улитки оставалось для Него недостижимым. Впрочем, Он мог если не создавать, то преобразовывать живое; пусть та же галька не обращалась пчелой, зато не составляло труда сделать из пчелы улитку или червяка, а более крупную тварь осчастливить человеческим обличьем - или наоборот. Он так же с легкостью путешествовал из тела одного Избранника в плоть другого - тут требовалось лишь учесть, что животные, даже самые большие, для этой цели не подходили: наличие разума и души являлось обязательным условием Его метаморфоз.