Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2

— Но у тебя нет с собой твоего «что-то вроде кристаллократа».

— Нет, — печально согласился Яран.

— Так что… — Михаил с ехидной улыбкой помахал перед лицом Ярана свернутыми спектрокопиями.

Михаил засунул карты обратно в карман, выстроил из щебня крохотную башню на вершине валуна и стал бросать мелкие камни, стараясь сбить цель. Ну, хорошо. Ну уйдем мы с плато. Найдем лес. А дальше что? Яран упорно не хочет говорить. Боится, что не поверю. Скрывает. А ведь жить приходится рядом. Михаил покосился на раскрошенные кости в тени валуна, на зловещий оскал черепа и черные пустые глазницы. Вспомнился растерзанный волчий вожак, зудящий звон мух. Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо, ребята…

Он, наконец, сбил башенку, поднялся и произнес:

— Пошли, Яран.

Как здесь все пусто и нехорошо, подумал Михаил, разглядывая сгорбленные под неимоверной тяжестью каменные стены с оспинами трещин и пещер. Мертвый каменный мир, ноющий ветер, темные сырые пещеры, покрытые слизью и белесыми мягкими многоножками. Длинная лопнувшая жила каньона, пробитая сквозь мрачное разрушенное плато. И множество костей. Михаил никогда не видел столько костей сразу, разве что в «Музее Кинга». Здесь были огромные скелеты, похожие на обросшие мхом остатки кораблей, вытащенные со дна океана, были небольшие, с собаку, и совсем крохотные, с кулак. Целое кладбище животных находилось здесь в непроницаемой тишине.

Когда-то каньон заполняла вода и внутри горного массива проходила настоящая подводная река, потому то Михаил нашел множество останков древних рыб. Но потом, очевидно, открылся другой выход, и вода ушла. Но откуда здесь, пусть ничтожная, но радиация? Михаил посмотрел на стереобраслет на левой руке. На экранчике в положенном месте горела красная десятка. Десять миллирентген… Изотопы урана… Радиация наверняка искусственная. Хотя… Да ну его!

Проходя мимо широкой пещеры, Яран остановился и предостерегающе поднял руку. Михаил прислушался. Из пещерной темноты на них жадно смотрели четыре золотистых глаза, доносилось басовитое рычание. Потом рычание вырвалось шершавым лаем, и на свет, хрустя галькой, выскочил волк. Он был очень похож на земную собаку, невероятно разбухшую, как от обжорства. Из широких плечей выдавались на тонких шеях две головы, сверкали золотом глаз и огрызались. Михаил попятился, стащил с плеча карабин, щелкнул предохранителем. Зверь задергал головами, обиженно взревел и скрылся в пещере. С шорохом скатилась и замерла волна каменной крошки.

Скоро они увидели выход из каньона. Он светился впереди ярким солнечным пятном, в нем маячили какие-то далекие горы и розоватая облысевшая равнина. До нее было каких-нибудь полтора километра, и они прибавили ходу.

Каньон кончился. Плато, похожее на колоссальный кусок штукатурки, лежало на краю голой и абсолютно гладкой равнины, густо покрытой разными трещинами. Это было похоже на то, будто по ней прошлись гигантской бритвой. Мелкие трещины проросли пучками зеленоватой травы, больше растительности нигде не было видно. Ветер, разгоняясь, сдувал с поверхности колючую пыль, гнал розоватые пыльные вихри на другой конец равнины и сыпал вниз, где на дне распахнувшейся до самого горизонта пропасти темнел густой тропический лес в колыхающейся дымке.

Яран опустился на камень, оперся спиной о рюкзак и заметил:

— Становится холодно. Нужно скорее идти в лес, потому что скоро начнутся заморозки и температура упадет ниже нуля.

— Ты точно знаешь?

— Да. Обычно зима наступает каждые восемь месяцев, и я попал сюда как раз в зимний период.

— Ну и как?

— Как обычно. Холодно. Но главное — нужно есть мясо, иначе моментально замерзнешь. А с едой зимой неважно. Все в основном прячутся под снег или забираются в пещеры. А там сотни разных трещин и нор. Приходится выкапывать.

Михаил живо представил себе Ярана — больного, измученного, как он стоит на коленях и, вжимаясь щекой в снег, шарит рукой глубоко под снегом. Кругом метель, каменно-желтое однообразие с шапками снега, похожего на застывшую пену. Яран отворачивает роговые чешуйки лица от ветра, скрипит зубами, а негнущиеся от холода пальцы слепо тычутся в твердые стенки норки, пытаясь нащупать теплый мех зверька. Интересно, что он испытывал в этот момент? Помимо голода, наверное, унижение, рвущиеся за пределы разума, животные инстинкты. А может, чувство злой и черной несправедливости. Бедный Яран! А может быть, все совершенно по-другому, все гораздо сложнее, чем я себе представляю. Все не по-человечески.