Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3

Еще раз довольно нерешительно бросив взгляд на то место, где навеки был погребен дьявол, я медленно пошел прочь, к своему удивлению так и не чувствуя ожидаемого облегчения от всего того, что вытекало из последствий гибели страшного старика. О, Боже, уже сейчас я вдруг увидел какое жалкое, лишенное былой остроты существование ждало меня впереди. С уходом в небытие трепетной легенды «Поющего Камня», во мне, казалось, также уходило все.

О мисс Дортон я вспомнил только на доброй половине обратного пути, несколько придя в себя после сцены, разыгравшейся на дне мрачного подземелья. Конечно, как никогда молодая леди сейчас дожидалась моего возвращения, наверное даже так, как в свое время знатные дамы ждали подвигов и побед от своих бесстрашных кавалеров. Признаюсь, замешанная на мистических ужасах экзотика наших. отношений пробудила во мне вновь пылкие юношеские переживания и поначалу вызвала такой трепет, что я поспешил ускорить шаг. Однако по мере того, как я поднимался на второй этаж, мое восторженное настроение, обесцвечиваясь, превращалось в свою противоположность и стоило мне только вспомнить о недавних событиях, как я вообще остановился в нерешительности. Передо мной уже не было загадочного очага потусторонней тайны — теперь я видел при свете свечей всего лишь покосившиеся стены громоздкого, ветхого дома, владение которым вряд ли было способно вызвать у кого-нибудь зависть.

Когда я осторожной поступью вернулся назад, моя гостья, поджав под себя ноги, уже сидела на кровати, восприняв мое появление с нескрываемой подозрительностью.

— Где он? — чуть слышно прошептала она, еще больше прижавшись к подушкам.

— Его больше нет, мисс Дортон. Убегая, он провалился в каменную могилу, откуда, поверьте, уже нет выхода.

— Какой ужас!

— Да, ужас, — мрачно ответил я, — и с этим дьяволом я столько времени пробыл под одной крышей, никогда, ни днем, ни ночью, не имея уверенности в наступлении завтрашнего дня. Все-таки, мисс Дортон, ужас состоит не в том, что, сотворив свое последнее злодеяние, он нашел нечеловеческую смерть. Нет, мисс Дортон, весь невообразимый кошмар моего положения заключается в том, что пережив нечто непостижимое, я теперь лишен любой возможности исповедаться даже перед самым близким мне человеком, опасаясь произвести впечатление законченного безумца. Эти стены обладают страшным свойством поглощать душу, словно гиблая болотная трясина, и я уверен, что после всего этого даже в нашем шумном городе я никогда не избавлюсь от сознания того, что они существуют. Вы, вероятно, еще не знаете, мисс Дортон, что означал для меня ваш неожиданный приезд, но сейчас, поверьте, я не тот Руперт Хугнер, кого вы надеялись увидеть, и все, о чем я вам вчера говорил, является тому прямым подтверждением. Да, — продолжал я, — за какой-то месяц все здесь происходящее вывернуло мою душу наизнанку и даже, сумев побороть в себе колебания, я оказался способным подвергнуть вас такому жестокому испытанию.

Наверное, только полнейшая безысходность толкнула меня тогда на столь искреннее признание, вызвавшее одновременно великое облегчение и томительное чувство противоречия самому себе. Пребывая где-то далеко, за пределами освещаемой светом свечей комнаты, я действительно настолько забылся, что невольно присел на край кровати юной леди, от одного дыхания которой неистово кружилась голова.

— Я вряд ли вычеркну из памяти то, с какими безумными, звериными глазами он бросился на меня, пытаясь сорвать одежду невероятными когтями, — с дрожью в голосе произнесла мисс Дортон, — я до сих пор не могу прийти в себя от пережитого ужаса. Наверное, я на месте умерла бы от страха, но… — она замялась, — но мне кажется, что самой судьбе стало угодно, чтобы все произошло именно так. Ведь сейчас, мистер Хугнер, с кончиной вашего слуги разрушилась и та монолитная стена, делавшая нас обоих такими несчастными.

— Вы думаете, что завтра все будет по-другому? — поникшим голосом пробормотал я, наивными и жаждущими глазами смотря на мисс Дортон.

— Я уверена в этом, уверена, потому что каждый новый восход солнца неотвратимо отдаляет все ужасы прошлого.

Пробыв возле своей гостьи еще около часа, я ушел из ее комнаты, наконец чувствуя ту сладкую, ранее недоступную свободу, которая угнеталась во мне невидимым присутствием мерзкого голубого дракона, высасывавшего из души последние радости жизни. Чарующая красота открывшихся просторов блаженства, казалось, окончательно разрушила следы жестокого коварства старого дома, и от столкновения с этой реальностью я уже не мог найти себе места. Твердо решив дождаться столь желанного рассвета не ложась, я осторожно покинул дом и стал размеренным шагом прохаживаться по узким дорожкам перед его фасадом, проклиная на чем свет стоит застывшее время. Поистине, только бесконечные движения снимали тогда невероятное напряжение в душе, однако и они оказались не в состоянии хоть как-то ускорить бег времени. Мне ничего не оставалось делать, как за несколько часов до рассвета подняться к себе, где взяв в руки первый попавшийся на глаза скучный роман, я принялся выискивать там лишь отдельные иллюстрации, подолгу приковывая внимание к каждой из них. За этим сомнительным занятием время действительно пошло быстрее. Первую книгу сменила вторая, затем последовала еще одна, после чего передо мной выросла уже целая стопка пухлых томов. Наступил период некоторого облегчения и безмятежности, меня уже стало неумолимо клонить ко сну, ка. к вдруг в комнату откуда-то долетело глухое шипение и еще более отвратительный треск. Резко обернувшись к окну, я чуть было не выронил из рук книгу, настолько увиденное противоречило любым догадкам. Стояло полное безветрие, густая крона огромного тополя на чуть посветлевшем фоне неба не выдавала себя ни единым всплеском листвы, а звук — это мерзкое чудовищное шипение, — все продолжал неумолимо перерастать в зловещий отголосок недавнего кошмара.