Виктор Меньшов - Фомич - Ночной Воин

Шли мы довольно долго. Оглобля сказал, что к полуночи мы должны миновать Медвежью Поляну и отдохнуть перед тем, как войдём в Железный Лес. И еще одну важную вещь сказал он, о которой не успел нам поведать Георгий Победоносец.

Оказалось, что весь путь мы обязательно должны были проделать ровно за три дня и три ночи. Если к третьим петухам третьей ночи мы не выведем из Царства Мертвых Настю, мы все останемся там. Навсегда.

Все, кто дойдёт.

От такой перспективы мне стало совсем тоскливо. Ради чего я, живой и молодой, тащусь в это Царство Мёртвых, за чьей-то женой, помогаю в этой смертельной для меня затее то ли призраку, то ли привидению, да впридачу ещё даже и рассказать об этом никому не смогу. Кто поверит? И на фига он мне сдался, этот подвиг, о котором никто никогда не узнает?

- Вернуться хочешь? - тихонько спросил Оглобля. - Я вот вернулся. До самой пещеры Кощеевой дошёл и вернулся. До сих пор душой маюсь. Тридцать три года в углу тенью простоял. Своего часа дожидался. Пока хотя бы другому не помогу дойти, не будет мне покоя. Дело, конечно, твоё. Но я возвращался. Я знаю, что будет потом....

Ушедший вперёд Фомич обернулся к нам:

- О чём речь держите, Воины?

- Скоро Медвежья Поляна, - ответил Оглобля, и прислушался к странным звукам за спиной. - А что это хрустит?

- Это Балагула, - ответил Домовой. - Он всю дорогу вот так хрустит. Горб чешет и хрустит.

Мы оглянулись. Балагула, заметив это, постарался героически выпрямиться, но горб согнул его обратно, и на лице несчастного калеки отразились нечеловеческие страдания, которые он героически попытался скрыть вымученной улыбкой.

Оглобля подошел к Домовому, протянул свою большую лапищу:

- Давай сюда Радио, я сам понесу.

- Неет, - покосившись на героического Балагулу, ответил тот, с сожалением вздохнув. - Я сам. Я понесу.

И он постарался выпрямить отсутствующие коленки.

Хорошо, что идти оказалось недалеко. Я раздвинул кустарник и прямо перед носом увидел удивительной красоты полянку.

Глава шестнадцатая

Медвежья Поляна

Большая, светлая, окружённая зарослями малины, она тянула прилечь на травку и греться на ласковом солнышке, подставляя бока.

- Отдых! - скомандовал Фомич.

Мы с Оглоблей отправились за дровами. Как оказалось, не все у нас, как Фомич и Оглобля, питались воздухом.

Борода принялся собирать какие-то травки, Фомич пошёл за водой, Кондрат увязался за ним, Балагула остался охранять лагерь.

И тут же полез в густые заросли малины...

Нас с Оглоблей заставил всё бросить и бежать на Поляну леденящий душу вопль, перешедший в пронзительный визг.

К нашему ужасу мы опоздали. Выскочив из кустов, мы остановились, оцепенев от вида ужасающей картины:

Посреди поляны валялся лицом вниз несчастный страдалец Балагула, а сверху его беспощадно рвал огромный медведь.

Я вскинул обрез, целясь в медведя, но Оглобля толкнул стволы вверх, и картечь с визгом ушла в небо.

Медведь, от испуга присев, бросил трепать Балагулу, подпрыгнул, опустился на четыре лапы, и бросился наутек.

При этом с ним от страха случилась могучая медвежья болезнь...

Огромный медведь, ошалевший от страха, несся на другой конец поляны прямо на Кондрата и Фомича, возвращавшихся с вёдрами, полными воды.

Фомич успел отскочить за дерево, а Кондрат остался стоять как вкопанный, его сковал страх. Всё, что он смог сделать в свою защиту, это пронзительно завопить, отчего только усугубил медвежью болезнь.

Косолапый сбил с ног Домового, промчался всей своей массой прямо по нему и скрылся в густом кустарнике.

Фомич бросился к распростёртому Кондрату, но тот, хотя и с трудом, но всё же встал сам, вытянул перед собой дрожащие от страха руки и пошёл так в нашу сторону неуверенной деревянной походкой.

- Кондратик, что с тобой? - участливо спросил его Фомич.

- Меня медведь об... обболел...

Фомич бегом принёс оставленные на краю поляны ведра с водой и вылил одно на Кондрата. Тот осмотрел себя, обнюхал, поморщился, горестно повздыхал и заспешил к бездыханному другу.

Дохромав до него, он склонился над телом Балагулы, и тут же вскочил, закрывая лицо руками:

- Ой, я не могу! Он ему... Он ему... Медведь ему горб отъел! - в ужасе прошептал Кондрат.

Мы с опаской приблизились. Спина бедняги была залита кровью. Над ним, отогнав нас в сторону, склонился Борода, велев никому не мешать и принести воды.

Он долго и осторожно рассматривал бедного Балагулу, потом посмотрел на свою руку, понюхал её и облизал пальцы.