Сергей Михайлов - Далекие огни

Словно разряд электрического тока прошил все его тело. То, что он должен ей сказать, ей, своей маленькой Катюше, было пострашней единоборства с Орловым. Он должен сказать правду — рано или поздно она все равно узнает ее, так пусть это произойдет сейчас, сию минуту. Рубануть сразу по свежей еще ране — а потом вместе рубцевать ее, отдав на откуп лучшему врачевателю всех времен и народов — времени. Время все излечит, он знал это, но сейчас… сейчас ему было страшно.

— Мамы больше нет, — тихо, едва слышно шевельнулись его губы. — Мама умерла.

Катюша отстранила свое личико и внимательно посмотрела отцу в глаза. Она не испугалась, не закричала и даже не удивилась — она просто не поверила.

Они сидели в машине вдвоем, отец и дочь. Он нежно обнимал ее за плечи, а она, прижавшись к его груди, плакала, горько-горько. Оба молчали, слова здесь были ни к чему, а время, великий врачеватель душ человеческих, уже делало первые робкие шаги по их исцелению. Никто не мешал им, понимая, что сейчас этим двоим нужно побыть одним.

От самолета отделилась плотная фигура человека с винтовкой в руке.

— Кто это? — настороженно шепнул доктор стоявшему рядом Владлену.

— Друг. Он со мной.

Василий приблизился к машине и широко улыбнулся.

— Засиделся я в кабине, вот, вышел кости поразмять, — сказал он, — а заодно и винтарь прихватил, так, на всякий случай.

Сергей, глянув в окно, мягко отстранил Катюшу и выбрался из машины. Подошел к пилоту и молча вырвал винтовку у того из рук.

— Э, э, полегче! — возмутился Василий, но Владлен жестом осадил его.

Сергей тем временем отыскал взглядом Свирского и решительно шагнул к нему. Вскинул винтовку, направил на своего врага. Свирский, до сего момента стоявший поодаль и с покорностью ожидавший своей участи, испуганно взвизгнул и отшатнулся назад.

— За слезы этой девочки, — сурово проговорил Сергей, — за кровь ее матери…

— За кровь Абрека, — вставил доктор, поняв, куда клонит его друг.

— …за кровь Абрека, за кровь многих других людей, тобою убитых, за покалеченные жизни и судьбы — я приговариваю тебя к смерти!

Свирский грохнулся на колени и завопил:

— Господа, пощадите! Все для вас сделаю, все, что хотите! Орлова сдам со всеми потрохами, я такое про него знаю, тако-ое…

— Орлов мертв, — сухо сказал Сергей. — Он меня больше не интересует.

— Не стреляйте, Ростовский! Вы ведь не убийца, я знаю… вы все равно не сможете выстрелить…

— Смогу, — последовал твердый ответ.

— Умоляю, оставьте мне жизнь!.. — Свирский извивался на мокрой траве, словно уж на сковородке, и скулил по-собачьи, жалобно и визгливо.

— Встань, сволочь! — отчетливо произнес Сергей. Не жалкую, искаженную страхом, ненавистную физиономию Свирского видел он сейчас перед собой — а родное личико маленькой своей дочери, тихо плачущей у него на груди. Эти горькие детские слезы он не смог бы простить никому.

Рука Владлена легла на его плечо.

— Не надо, Сергей. Не стоит он того. — Владлен говорил тихо, чуть слышно. — Не бери грех на душу.

— Он не имеет право жить, — упрямо, с едва сдерживаемой яростью, сказал Сергей.

— Держи себя в руках, друг, — продолжал Владлен. — С него спросят другие. И воздадут по заслугам.

— Скажите, скажите ему! — завопил Свирский, учуяв во Владлене своего заступника. — Скажите ему, чтобы не стрелял!

Мягким движением корпуса Сергей стряхнул руку сенсея со своего плеча.

— Нет, Владлен, я должен рассчитаться с этим подонком сам. Не отговаривай меня.

— Он должен умереть, — поддержал друга доктор.

— И он умрет, — жестко, с металлом в голосе, добавил Сергей. Вскинув винтовку к плечу, он прицелился Свирскому в грудь.

— Папа…

В мозгу Сергея словно что-то застопорилось. Он резко обернулся.

Катюша стояла совсем рядом. Ее печальное вытянутое личико, ввалившиеся щечки, серьезные, совсем не детские глаза, а в глазах — понимание, поддержка и осуждение одновременно, какая-то удивительная, всепрощающая мудрость, не свойственная взрослым и нисходящая порой только на невинных детей… о, как она сейчас была похожа на Ларису!

— Папа, не надо… Пусть идет.

Сергей застонал и выронил винтовку.

— Прости, девочка… я…

Катюша прильнула к нему, он обнял ее, прижал маленькую белокурую головку к своей груди.

— Ты отпускаешь его? — нахмурился доктор.

Сергей долго молчал, переживая внутреннюю борьбу.

— Пусть проваливает, — сказал он наконец.