Владимир Михайлов - Вариант И

Ему ведь могло прийти в голову серьезно побеседовать со мной — а здесь, вдали от шума городского, было бы очень легко пригласить меня после похорон проехаться с ними, а приглашать они умеют очень убедительно.

Однако я не хотел терять возможность самому распоряжаться своим временем. Так что моя миссия утешителя сорвалась с дороги и теперь валялась где-то под откосом.

Маленькая процессия уже вошла в ворота и теперь удалялась по главной аллее. Я стоял и злился на весь мир. Что же, придется уезжать.

Тут мне подумалось: а почему на похоронах не присутствует Изя? Такой старый Ольгин знакомый должен бы почтить… Если его нет — значит, «Реанимация» сработала исправно и сейчас экс-каперанг находится уже совершенно в другом месте и ждет, пока не возникну я — чтобы начать с ним новый, очень душевный разговор…

Однако не зря говорится: помянешь черта — ан он тут. И не кто иной, как мистер Липсис собственной персоной оказался выходящим из ворот. В трех шагах за ним — каждый со своей стороны — шли два малозаметных парня, всеми силами показывавших, что они и Липсиса не знают, да и друг друга впервые в жизни видят. Они даже смотрели каждый в свою сторону, как повздорившие супруги. Я отступил за ствол: Изя-то мог опознать меня и в новом облике. Значит, «Реан» не сработал, но Игорек, похоже, что-то почувствовал; до сих пор он передвигался по Москве без охраны, насколько я мог судить. А хотя я мог и ошибаться, просто раньше это меня не интересовало.

По-прежнему как бы в упор не видя друг друга, все трое сели тем не менее в одну машину, один из ребят — за руль, и укатили. Все это было очень интересно. Они приехали и дожидались там… Не меня ли? А убедившись, что я не появился, поехали по другим делам.

Хотя могло быть и совершенно иначе: Изя при ехал, чтобы проститься с покойной, — увидел процессию и сразу же уехал. А что он с охраной — так ведь и я с удовольствием ходил бы с охраной, если бы она при нынешнем моем статусе была положена. Хотя нет, вряд ли, ведь настоящие журналисты очень не любят, когда их свободу действий ограничивают даже из луч-щих побуждений.

Ну что же, пора уезжать отсюда и мне. И так я тут задержался, а дела стоят…

В следующее же мгновение я решил, что время вовсе не потеряно зря.

Еще один человек появился неподалеку. Чужое, незнакомое лицо. Но подсознание заорало: ты его знаешь, ты его видел. И не раз, и не два, наверное. Видел! И ты этого человека опасаешься, хотя не знаешь — почему, и не знаешь — кто он.

Он словно бы кого-то искал и, не найдя, пошел неторопливо от ворот налево и свернул за угол. Я смотрел ему в спину, упорно смотрел, но он не обернулся, хотя обычный человек, быть может, почувствовал бы взгляд и безотчетно забеспокоился. А этот сдержался; значит, считал, что ему оглядываться опасно? Только вдруг свернул с асфальта и пошел по узкому проходу между забором и росшими вдоль него деревьями. Если бы кто-нибудь захотел сейчас выстрелить ему в спину, это оказалось бы вовсе не столь простым делом, каким было еще за секунду до того.

Я, однако, такого желания не испытывал, да и оружия у меня не было.

Имелась только странная, но полная уверенность в том, что теперь на кладбище чисто, опасности нет. Но трудно было понять: потому ли, что уехал Изя с его ребятами, или же угрозу унес с собой так и не опознанный мною противник.

Тут только я услышал какой-то назойливый звучок вроде цыплячьего писка и сообразил наконец, что пищал у меня в кармане тот самый индикатор, что презентовал мне вчера все тот же Липсис. Иными словами, из ворот вышел и гордо удалился не кто иной, как человек, проверявший на мне свои снайперские способности. И благополучно улизнувший при полном моем бездействии.

И как это меня угораздило забыть об этой штуке? Не потому ли, что я уж слишком настроился против Изи?

Раздумывая об этом, я даже не сразу понял, что ноги сами собой уже несут меня, но не к машине, что было бы самым разумным, а к кладбищенским воротам. Ноги, вероятно, повиновались инстинкту, уверявшему, что сейчас там мне бояться больше нечего.

Попрощаться я опоздал; могильщики усердно работали лопатами, засыпая могилу. Наталья стояла, низко опустив голову, осторожно промокая глаза платочком. Стояла на том же месте, наверное, откуда бросала на гроб первую горсть земли. Рядом с нею находились все те же Батистов и Северин, насупленные соответственно моменту; но непохоже было, что молодая женщина собирается рыдать на груди любого из них. Я еще не решил, что же мне делать: подойти к провожавшим или исчезнуть так же скромно, как и пришел. Но тут решение пришло само собой.