Владимир Михайлов - Вариант И

А впрочем, все это меня не очень-то касалось. Я приехал сюда по приглашению, чтобы поработать над несколькими текстами. С моим мнением, бывает, еще считаются. И если сейчас что-то и заставляло меня осматриваться, то скорее всего то было чистое любопытство, и ничто иное.

Да, два года с половиною тому назад вокзал не походил на политический вернисаж; но и вопрос о референдуме тогда еще не был решен, а всего лишь горячо обсуждался всеми, кто имел — или верил, что имеет, — какое-то отношение к высокой политике. Поэтому человек, посетивший тогда Москву, ничего подобного видеть не мог.

Больше не следовало терять времени впустую, хотя, может быть, я и еще полюбовался бы — не без удовольствия — на разместившиеся лицом к лицу (как на очной ставке) образцы предвыборного искусства форматом примерно пять метров на три каждый. На одном из них голубоглазый, с льняного колера локонами лихач-кудрявич в дед-морозовском алом кафтане и васнецовском шишаке, олицетворявший, надо полагать, Россию в этнически чистом виде, устремлял напряженный, словно тетива, перст горе, где парил в воздухе, на пуховых облачках, исторический Мономахов венец и, чуть выше, православный крест; внизу было начертано стилизованными кириллическими литерами: «Дадим дому Романовых еще триста лет! Россия, помни о своем величии! Избери Алексея! Православие, монархия, российскость!» В другой руке витязь держал повод лихого коня в чеканной сбруе. На противоположном изображении такой же точно русич, но одетый на современный европейский лад, а кроме того, имевший на лбу не совсем гармонировавшую с костюмом зеленую повязку (зеленый же цвет символизирует, как известно, не одну лишь твердую валюту), на фоне длиннейшего лимузина «ЗИЛ-Надим» (популярного, а кроме того, самого длинного в мире автомобиля нынешнего сезона), позади которого — в отдалении, как бы в некой дымке — рисовался несколько напоминавший Останкинскую иглу минарет, не менее решительно возглашал, указуя прямо на ярчайшее, явно ван-гоговского происхождения солнце: «Долго ли тебе еще страдать, Россия? Свет и истина приходят с Востока!»

Похоже, что Всероссийская избирательная комиссия по допущению претендентов на Великое Избрание твердо стояла на позициях чистоты расы; была, как я знал, еще и другая. Генеалогическая — проверявшая истинность принадлежности обоих к дому Романовых; но официально это не было обязательным. И на фоне сих шедевров почти незаметными были гораздо более скромные произведения, напоминавшие о столетии Победы, приходившемся именно на этот год. Зато изо всех сил старался привлечь внимание каждого прибывающего в Москву пассажира огромный — площадью равный обоим кудрявичам, вместе взятым — щит, украшенный уже не обобщенным ликом, но весьма конкретным и знакомым портретом нынешнего кандидата в президенты (в случае, если состоятся досрочные выборы), главы самой, пожалуй, крикливой партии; щит был снабжен выразительной, хотя и несколько парадоксальной надписью: «Сохраним президентство! Сделаем его пожизненным и наследственным! Отстоим демократию!» «Народную» — было размашисто приписано красным от руки, из баллончика. Однако в эту третью фирму нынче мало кто вкладывал средства, разве что сам кандидат, за которым стояла лишь одна, но зато мощная природная монополия. Вообще-то над наглядной агитацией, наверное, стоило поразмышлять.

Но время! Я вздохнул, еще раз огляделся — но не увидел ту, которую надеялся увидеть. А ведь если быть честным, только потому я и медлил: надеялся, что подоспеет все-таки, вовремя она никогда не приходила. Однако все сроки, допустимые вежливостью, прошли. Я убедился, что мой кейс надежно пристегнут к запястью стальной цепочкой, кивнул носильщику и неторопливо, как и полагается человеку моего возраста, зашагал к выходу. Носильщик рулил впереди. На развилке он задержался и, поджидая меня, обозначил некоторое движение в сторону эскалатора, уводившего наверх, на стоянку гелитаксов; я, однако, покачал головой и свернул направо — на транспортер, доставлявший пассажиров на стоянку нормальных таксомоторов, при движении опирающихся на твердь земную. Мне приходилось слышать о множестве воздушных катастроф, в том числе и в России; небо же над прилегающей к Европейскому вокзалу площадью, как известно было каждому москвичу, крест-накрест пересекалось, хотя и на разных высотах, двумя линиями монорельса, и тут же, совсем рядом, дырявила низкое небо Тишинская пирамида, место пребывания множества контор (европейских, аравийских, пакистанских, ближневосточных и дальневосточных), и все это весьма затрудняло взлет с верхней площадки. А о лихачестве московских гелитаксеров я успел понаслу-шаться всякого; и, как сказано в суре «Йусуф», айяте сто одиннадцатом, «в рассказе о них есть поучение для обладающих разумом».