Святослав Логинов - Яблочко от яблоньки

— Добрый день, — сказал Ефим, подходя.

Покрытые платками головы на мгновение повернулись к нему, затем вновь возобновился прерванный было разговор. Бабки говорили быстро со странными жалобно-вопросительными интонациями, обрывая фразы, казалось, на середине слова. Понять нельзя было ничегошеньки. Не ясно даже, по-русски они говорят или опять на своем мазовецком.

— Кто-нибудь может сказать, сколько сейчас времени? — громко, ни к кому в особенности не обращаясь, спросил Ефим.

Беседа вновь прервалась, потом одна бабка, наклонившись к товарке и указывая на Ефима зажатой в темной руке неошкуренной рябиновой палкой, отчетливо произнесла:

— Гэвэр музар. Мэдабэр ло барур, кэ'илу hу ло руси. Канир'э йеhудон.

Все было ясно. Ефим послушно умолк. Потом, решившись, прошел мимо очереди, протянув деньги, сказал:

— Две буханки, пожалуйста, — и неожиданно получил и хлеб, и сдачу.

Старухи неодобрительно смотрели на нарушителя, но ни одна не вмешалась. Очевидно, вымершие мужчины пользовались в деревне льготами и преимуществами.

— У вас часов тоже нет? — обратился Ефим к продавщице.

Спросил, как в прорубь прыгнул.

— Nesaprotu, — ответила та, приветливо пододвигая бучанский ящик с отходами крымского производства. — Vai tu abolus negrili?

Ефим попятился. Он узнал местную диву, с которой повздорил намедни.

Из деревни Ефим вышел в полном раздрае чувств. Шагал, размахивая авоськой и пел на прежний мотив:

— А хле-еба-а черного я-а все-таки купи-ил!..

Навстречу по дороге плелись еще две старухи. Должно быть, спешили на большую распродажу из какой-то совсем уж затруханной деревни, куда и ворон костей не заносит, и автолавка не заезжает.

— Привет, бабуленьки! — крикнул Ефим. — Кумарет шалтравух! [кумарет, шалтравух — сорта яблок]

— Мен тусiнбеймiн, — ответила одна, а вторая добавила:

— Би олгох гуй.

— Ну конечно, — улыбнулся Ефим. — Чего еще от вас ожидать?

Старухи засмеялись визгливо, и первая не без кокетства сказала:

— Келе алмайтынма катты экiнмiн.

— Я так и знал, — подтвердил Ефим.

Хорошо поговорили, содержательно.

Поднявшись до половины склона, Ефим свернул к ближней яблоне. Там лежал штрифель.

— Повторяетес-сь... — прошипел Ефим и со сладострастным наслаждением растоптал яблоко.

Потом он проверил баррикаду на амбразуре. Доски были сбиты и валялись в глубине дота.

— Ну я вас! — угрожающе проскрипел Ефим и помчался ко входу.

Захарыч ожидал его возле дверей. На этот раз он оставил где-то саперную лопатку, зато приволок небольшой рогожный мешок.

— Гэй, стораж! — позвал Захарыч. — Глядзi, якi торф добры. У торфы трэба ховаць.

Ефим раскрыл протянутый мешок. Там была какая-то сероватая пакость. Может и в самом деле — торф. Ефим поднял мешок и высыпал торфяную муку на голову деду.

— Вон отсюда, — раздельно произнес он. — Еще раз тебя тут увижу убью. Усек?

Он с грохотом захлопнул стальную дверь, следом деревянную. Пробежал подземными ходами к жилому доту, припал к бойнице. Под яблоней ничего не было видно. Должно быть, опять зеленый сорт попался — не иначе — ренет Симиренко. Ненавижу! Но дед-то, а? Каков шутник? Ничего, я ему устрою добры торф. Забудет, как шутки шутить. Дай срок, я тебя поймаю...

Ефим сбросил плащ, подошел к столу. Тесто в деревянной дежке уже поднялось. Ефим примял его и вывалил на присыпанный мукой стол. Он месил это тесто так, словно перед ним был виновник всех последних событий. Хотя, собственно говоря, что такого произошло за эти дни? Да ничего! И психовать незачем. С Захарычем он разберется потом, а сейчас предстоит печь штрудель. Настоящий верхненемецкий штрудель с настоящим тирольским розмарином.

Спокойная размеренная работа вернула Ефиму благодушное настроение. Он готовил начинку: резал тонкими ломтиками восково-желтые с золотистым отсветом яблоки и рассуждал вслух:

— Ну и что такого? Главное — не нервничать. Я сюда отдыхать приехал. У меня все в порядке. Просто края кругом дикие. И люди, которые остались тоже. Никто надо мною не издевался, они меня всего-лишь не понимали. Мы чужие. Тут уже не разобрать, кто настоящий — я или они, мы просто разные. Нам договориться сложнее, чем элоям и морлокам. Я легче с немцем договорюсь, в каске и с железным крестом...

Легкий шорох заставил его оглянуться. Возле запертой двери стоял немец. Совершенно такой, как представлялось. В каске. С крестом. Курносое рыльце автомата смотрело в живот Ефиму.

— Штрудель зи дойч? — гортанно спросил фриц.