Святослав Логинов - Яблочко от яблоньки

Но сторожа это не касается, он бережет добро только от людей. И вообще, пора об ужине думать. В нижней галерее стоит несколько ящиков с овощами, значит, можно приготовить фальшивое рагу. И еще хотелось бы попробовать винегрет с яблочным уксусом, надо будет завтра озаботиться этим вопросом. И вообще, довольно жрать концентраты. Времени у него много — да здравствует праздник живота!

Ефим вернулся в дот, вытащил из-под койки сочинение Констанции Буожите-Брундзене «Все из яблок» и погрузился в чтение. О своих планах он вспомнил поздно вечером, когда заниматься готовкой уже не имело смысла. Пришлось ограничиться вареной картошкой и открыть баночку снетков с овощами.

Спалось плохо. Снились полчища крыс в касках и с железными крестами. Они подбирались к его кухонным припасам, а Ефим стрелял по крысам яблоками из 203-миллиметрового орудия.

Боевые действия не помешали ему замечательно хорошо выспаться, Ефим проснулся бодрым и свежим. За окном густела ночь, часы стояли, показывая пол-первого. Настроение сразу испортилось, но все же Ефим поднялся и затворил тесто для налистников.

Печь блины — вообще занятие исключительно мужское. Женщины психологически не могут ни сделать пресное тесто без комков, ни испечь тонкий до прозрачности блин на сухой сковороде. Стихия женщины — оладьи, пончики, пышки, в крайнем случае — блинчики, но не блины. Настоящий блин кругл и плотен, величиной во всю сковороду. Маслом его смазывают, когда он уже испечен. Попробуйте бросить масло на сковороду, и блин просквозит миллионом крошечных отверстий. А это уже не блин — мясо, завернутое в него — засохнет, яблоки — растекутся, хорошо приготовленный творог — полезет наружу, словно куча белых червячков. Попытайтесь сказать самой опытной поварихе, что нельзя сыпать муку в воду или молоко, а надо делать наоборот — она вас просто не поймет. Да что там говорить, поджарить мясо и испечь блин по силам только мужчине.

Ефим умел и любил готовить, но сегодня дело шло туго. Отвлекала тьма в оконной щели. То и дело Ефим вглядывался в нее, пытаясь разглядеть полузасохший ствол, а под ним неясную красноту, словно жидкий сурик пролился из банки. Один раз даже бросил сковороду и выставив окошко и погасив под потолком лампу, долго светил вдаль фонариком. Яблоня была на месте, а больше ничего разобрать не удалось.

Наконец на сковороде, теперь уже в масле, зашипели налистники. Дразнящий запах отвлек Ефима от созерцания темноты. Обильная еда хорошо помогает от дурных предчувствий. Ефим позавтракал, пожалуй излишне плотно, и его снова сморил сон. Размышляя, что прежде надо бы сходить за каменичкой для уксуса, Ефим улегся в неубранную постель. Проснулся, когда сквозь амбразуру уже сочился свет. Ефим припал к холодному металлу. Снаружи все было спокойно, осенний пейзаж изабеллина цвета не разнообразила ни единая яркая искра.

— То-то, — произнес Ефим. — Не спорьте со мной. Слушайтесь, яблочки, деда Мазая.

Он хотел спуститься вниз, получше осмотреть подземное хозяйство, разобраться, что где лежит, чтобы потом не искать нужное яблоко вслепую, но потом решил, что грешно сидеть под землей короткий световой день. Инвентаризацию он проведет вечером, а сейчас отправится гулять. Не в деревню, боже упаси, туда он больше не ходок, а просто по полю или в лес. Может быть, там еще грибы есть. А нет, так просто пойдет, куда глаза глядят.

Перевалив вершину холма, Ефим понял, что глаза глядят в сторону яблонь. Этак он скоро туда настоящую тропу проложит. Впрочем, не все ли равно? Главное, что дурным совпадениям пришел конец. Под яблоней ничего нет, совсем ничего... кроме вот этого яблока... Желтобокая антоновка прекрасно маскировалась среди пожухлой травы. Неудивительно, что он не разглядел ее сквозь амбразуру.

Ефим подобрал находку, отер рукавом, положил в карман. Неспешно прошелся ко второму дереву, поднял там небольшое яблоко сорта осеннее бергамотное. Повернул обратно.

«По косогору ходить — сапоги косо стопчу», — мелькнула глупая мысль.

Возле входа в подвал сидел, дымя беломориной, Захарыч. Меж колен он держал видавшую виды складную линнемановскую лопату.

— Гэй, стораж! На вот. Тут балота поруч. Торфу льга богата накапаць!

— Сам копай, — невежливо ответил Ефим и канул под землю.

С фонарем в одной руке и планом подземелья в другой он облазал все доступные человеку ходы. Путило говорил правду: от прошлого здесь не осталось ничего, кроме старых стен. Отыскал все шесть дотов, два из них оказались наглухо замурованы, а два центральных капонира так и просто обрушены, скорее всего — взорваны; потерны, ведущие к ним — завалены обломками. Обзор сохранился только из тех двух дотов, возле которых росли яблони. Поднялся на наблюдательный пункт, посидел в колодце для перископической трубы, на брюхе слазал в точку прямого обзора, покрытую старой корабельной броней и залитую цементным раствором. Вид оттуда был хорош, а вот крысы там пробраться явно не могли. Туда, в подземелье сколько угодно, а обратно — увы. Не умеют пока что крысы по потолку бегать.