Владимир Михайлов - Дальней дороги

И еще одно. Раз так, то получается, что я провожу эксперимент как бы с частью самого себя. Раз он принадлежит Дальней, то и мне. А для меня это значит очень много.

Ну да, скажешь ты, так в чем же дело? Действуй, работай...

Дело в том, что она меня не любит. Если бы... о, тогда у меня не было бы ни малейших сомнений, и я не тревожил бы тогда твою память. Тогда она была бы тоже - я, и можно было бы одновременно и лежать на столе, и стоять у пульта церебропушки. Но, увы... ты знаешь. Так вот что меня смущает, Маркус, старина: а должен ли я это делать? Становиться воттак - пусть частично, пусть условно - отцом ее ребенка? Ведь он тогда будет если не плотью, то душой обязан мне, а не другому.

Если бы она сама захотела этого - насколько легче бы стало мне. Но Елена приехала вовсе не за этим, я толком даже не знаю - зачем. Я, конечно, смогу убедить, я умею убеждать, когда дело касается работы, а передумать у нее просто не останется времени, но это удастся мне лишь в том'случае, если сам я буду убежден до конца.

А я не уверен. Еще и вот почему: впоследствии она не сможет не понять, в каком долгу она у меня за то, что ее ребенок избежит ее судьбы. Будет чувствовать себя должником; другая - нет, но она, с ее безжалостностью к себе, будет. А ты представляешь себе, что такое - чувствовать себя обязанной человеку, которого не любишь, но который любит тебя? Есть разные способы, Маркус, отдавать долги, и среди них такие, которых я боюсь, и - хочу.

Ты всегда был мудрецом, Маркус, что же ты скажешь?

Волгин закрыл глаза, вглядываясь, и Маркус возник перед его внутренним взглядом - такой же маленький, взъерошенный и сердитый, каким был перед своим последним выходом из головного форта экспедиции. "Ты все такой же путаник, - беззвучно прохрипел он, - годы тебя не исправили. К чему этот субъективизм? Делай свое дело, как ты выполнял бы задачу, будучи врачом. И заранее откажись от гонорара, это умели и раньше. А через год или три у тебя будет уже целая куча таких детей, и ты начнешь понемногу забывать, кто из них был первым, тем более, что Лена не станет мозолить тебе глаза и совесть".

Так-то так, Маркус. Но первого не забыть, да и кроме того, несколько лет придется держать его под наблюдением: только после этого можно станет работать с другими.

"Понимаю. Но - пусть так. Тем чаще ты будешь видеть Лену. Не об этом ли ты мечтал? А дальше... Кто знает, что будет дальше, где пройдет рубеж, за которым кончится признательность и начнется нечто другое? Но по этому поводу тебе лучше было бы обратиться к Бухори, не правда ли?".

Конечно, Маркус, я понимаю. Значит, ты думаешь, не стоит волновать себя такими рассуждениями? Но ведь совесть, Маркус, никогда не беспокоит зря. В чем же было дело?

"Я думаю, в том, что сегодня ты почувствовал, что не очень-то она удовлетворена жизнью. А ты - да, ты - удовлетворен, хотя Лены и не было у тебя. Ты ведь обладаешь способностью заменять одно другим - ты работал. И тебя смущает теперь, что ты станешь еще счастливее за ее счет: ведь именно она тебе поможет в этом. Ты станешь счастливее, и будто бы отнимешь что-то у нее.у которой и без того мало. Но эточепуха, прости меня, друг мой. Самая настоящая чепуха. Счастье не подчиняется четырем правилам арифметики; разделенное на две или на сколько угодно частей, оно не становится меньше, наоборот - количество его в мире увеличивается. Поэтому не бойся делиться счастьем, но и не отказывайся, если его предлагают тебе другие. Они не станут от этого беднее, понятно тебе, липовый мыслитель Волгин? Получилось так, что твое счастье зависит от Елены - и в одном, и в другом аспекте. Так возьми то, что тебе дают, не отказывайся лишь потому, что тебе не дано остального. Вот, по-моему, причина твоих колебаний, милый Волгин, если, разумеется, ты твердо уверен во всем остальном".

О да, в остальном я уверен. Волнуюсь, конечно, но уверен.

"Тогда лети домой и отдохни, пока Витька устраивает Елену у твоих психофизиков. Успокойся, приведи себя в порядок. А завтра - начинай. Тебе не пройти мимо этого эксперимента. Иного пути нет. Так делай, Волгин, свой шаг через порог. Делай, разведчик!".

Спасибо тебе, Маркус. Спасибо, и дэ-дэ: дальней дороги.

"Моя дорога, Волгин, давно уже вся. Дэ-дэ тебе. Тебе дальней дороги, доброй дороги. Будь счастлив...".

По телу забегали странные, приятные мурашки, пылинки на бенитовом покрытии поля начали едва слышно потрескивать. Волгин поднял голову, потер лоб. Шла очередная уборка; плывшая над полем сетка на квадратной раме наводила на пылинки заряд, а следовавший за нею медленно вращавшийся шар притягивал их. Значит, шесть часов. Поздновато. Но время не потеряно зря. Маркус помог мне. Я решился.