И так прошел первый час после того, как оборвалась биография человечества.
*
Муанта как раз входил в головизионный центр в обществе Гонсалеса.
— Ваше превосходительство, — повторял компьютер, в отчаянии мигая огнями, — что-то случилось... что-то очень плохое: центр не отвечает... Это, ваше превосходительство, авария, огромная, опасная авария.
— Ты знаешь, как его выключить? — спросил Муанта сидящего у стены человека в голубом комбинезоне, указывая на робота.
Тот кивнул головой.
— Так выключи его! — приказал Муанта.
Человек встал, подошел к роботу и бесцветным голосом сказал:
— Выключься!
— Я не могу, — ответил Гонсалес. — Я из надзора.
Человек не прореагировал на ответ. Он стоял напротив Гонсалеса, но, по сравнению с этой машиной, в неистовстве посылающей сигналы тревоги, выглядел манекеном.
— Соедини меня с надзором, — рявкнул Муанта.
Человек подал ему видеофон. На экране появился сидящий в кресле шеф компьютерного надзора.
— Выключи робота под номером 08253, — приказал Муанта.
Тот нажал на какую-то кнопку, и Гонсалес умолк.
— Теперь за дело!
Муанта велел безвольным работникам головизионной студии приготовить все необходимое для вещания на целый мир. Сонные, лишенные собственных мыслей фигуры выполнили его приказание. Они действовали даже достаточно четко, и если бы не эти пустые взгляды...
Диктатор появился перед глазами случайных зрителей всего мира и распорядился:
— Все соберитесь перед головизорами, все! И те, кто сейчас на меня смотрит, пусть пойдут и приведут остальных, которые не смотрят.
Муанта долго, очень долго выжидал, прежде чем продолжить. Он вычислил все с большой точностью, — впрочем, у него было время, он никуда не спешил.
А потом диктатор огласил свой манифест.
— Люди! С сегодняшнего дня вы станете действительно счастливыми. Благодаря моей прекрасной идее вы начнете жить как следует. Вам не придется ни о чем беспокоиться. Я буду решать за вас. Ежедневно, в это же время вы должны собираться перед головизорами, и я буду говорить вам, как надо жить. А теперь слушайте внимательно мои указания!
Итак, каждый должен выполнять свою обычную работу (за исключением шефа компьютерного надзора — ему я скажу потом, что он обязан делать), но выполнять хорошо и четко. Закончив работу — ложиться в постель и спать. Потом проснуться — и снова за работу. Что-нибудь съесть. Потом прийти домой, включить головизор и ждать!
О Земля, Земля! Ты уже столько видела и еще немало увидишь!
Начались страшные дни. Кошмарные дни. Ужасные. Хотя трудно определить, в чем, прежде всего, выражалась их чудовищность.
В том ли, что люди молчали, пока им не приказывали говорить?
В том ли, что они работали без радости и огорчений?
Или, может, в том, что никто, кроме театральных критиков, не ходил в театр, но актеры, несмотря на это, постоянно играли одни и те же спектакли?
Или же в том, что, хотя журналисты писали статьи, а типографские работники печатали газеты, люди начали их покупать только после приказания Муанты, спохватившегося, что не все идет гладко?
Тяжелыми были первые дни, пока Муанта еще не постиг, сколько всяких занятий, кроме работы и сна, существует в жизни людей. Потом он то и дело составлял подробнейший график, а его выступления длились все дольше. Он должен был приказывать чистить зубы и ходить на прогулки, кормить собак и посещать кафе.
Но каждый последующий день оказывался еще труднее! Чем больше приказов исходило от диктатора, тем ужаснее выглядел мир, населенный людьми, которые без радости делали гимнастику, без удовольствия гуляли и ели пирожные, которые бесцельно и безо всякой личной заинтересованности работали.
А Муанта ходил среди них, день ото дня все испуганнее, стиснутый колпаком, натирающим ему шею, и пытался внушить самому себе, что именно этого он и желал.
— Послушные, — бормотал он про себя, — послушные, работящие, дисциплинированные. Только маловато в них радости. Нужно будет приказать...
И со следующего выступления диктатора все люди-манекены ходили с дежурными улыбками. Однако это оказалось отвратительным, невыносимым даже для Муанты. Тогда он изменил систему. Один день велел улыбаться всем, чьи фамилии начинались с буквы А, другой день — с буквы Б и так далее. Но если бы это помогло... Бедный, бедный Муанта Портале и Грасиа! Будь он в окружении своих собратьев по преступному оружию, может, он бы прозрел гораздо позднее. Однако Муанта находился среди людей, которых его собственная тупость превратила в автоматы. Они ничего не чувствовали, ничего не понимали, а Муанта с каждой минутой все яснее сознавал, что он один на целой планете, и одиночество начало его пугать.
Читать дальше