Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

Одну профессию знаю превосходно — военное дело. Но в Европе царит мир, и меня это полностью устраивает. В последнем разговоре со Смертью я пообещал изменить образ жизни. Не хотелось бы в очередной раз поставить ей новых клиентов.

У меня не было семьи, все, кого я мог бы назвать друзьями, давно умерли. Стоит ли дальше влачить такое существование без всякой надежды, что все когда-нибудь изменится?

Да, отменное здоровье, никаких материальных проблем, никаких забот… но в то же время я не получал никакого удовольствия от жизни. Не исключено, что мне когда-нибудь и в самом деле захочется назначить Смерти встречу.

Вдруг она оказалась прямо передо мной за моим столиком.

— Вообще-то сейчас я не сплю, как ты, надеюсь, заметила, — сообщил я.

— Никто меня не увидит.

Я оглянулся. Все замерло: гарсон с подносом застыл в полной неподвижности на половине шага. Стакан, который только что уронили с соседнего столика, висел в воздухе почти в метре от земли, струя пива на несколько сантиметров опережала его в неподвижном падении. Я попытался встать, но тело отказалось слушаться. Осталось только спросить:

— Так что ты здесь делаешь?

— Да просто улучила несуществующую минутку, чтобы поздороваться с тобой. Между прочим, это последний раз, когда я вот так к тебе прихожу.

— Неужто в последний? Я о таком даже и не мечтал. Позволь заметить, что ты дважды изменила своим привычкам: ты пришла не во сне и ты не танцевала.

— Не беспокойся, у тебя будет право на последний танец.

Этот голос… такой притягательный, полный самых сладких обещаний… Как мне хотелось заключить эту женщину в объятия. Я собрался с мыслями и заметил:

— Ты сама себе противоречишь: сказала, что больше не придешь, и тут же предлагаешь мне право на последний танец.

— Никаких противоречий. У тебя будет последний танец, когда ты сам явишься ко мне с последним визитом. И тогда при мне будет коса.

— Ты хочешь сказать…

— Ты и так слишком долго сопротивлялся. Я решила положить конец нашей очаровательной игре.

— Но ты же знаешь, что я не могу умереть. Я бессмертен.

— Ты так считаешь, потому что еще никогда не умирал. Но чуть раньше или позже ты все равно поймешь, что бессмертие — это не навсегда. В этот день я буду готова тебя принять.

Она встала, в шутку просунула пальцы сквозь струю пива, парящую в воздухе. Затем внезапно обернулась, пристально взглянув на меня пустыми глазницами.

— А знаешь, мне будет не хватать наших развлечений. Никто со мной не разговаривает; все, кому я являюсь, верещат одно и то же: «Нет! Не так рано! Я еще не готов! Я еще нужен здесь!».

— Ну, а при чем здесь последнее свидание?

— Вот этим ты и отличаешься от остальных: у тебя есть выбор. Поэтому я никогда не подстрою тебе несчастного случая. Даже если тебя собьет машина на улице, я не приду. Если на тебя нападет какой-нибудь ревнивый муж, это также не станет для меня поводом. Я хочу, чтобы ты сам выбрал меня тогда, когда будешь готов.

Она исчезла, и в то же мгновение я почувствовал, что Время снова вступило в свои права. Первым признаком этого стал звук разбитого стекла. Стакан наконец-то упал на каменный пол террасы.

Слова Смерти меня вовсе не поразили. Она не так уж ошибалась: жизнь и в самом деле начала мне надоедать. Если Смерть не откажется от меня, когда-нибудь наши дороги пересекутся.

Я уехал из Нанси и совершенно случайно взял билет в верденском направлении. По одной из официальных версий, где-то там осталось мое тело. Точнее, не мое, а того бедняги, который дезертировал или пропал без вести. Во всяком случае, ни он, ни его солдатский медальон так и не были обнаружены.

С одной стороны, воспоминания об этих событиях невозможно назвать приятными, с другой — меня можно считать счастливчиком, выжившим после целых месяцев в холоде, под дождем и снегом, в непролазной грязи. Я был трижды ранен, меня оперировали без анестезии, и всякий раз, как только оставляли в покое, организм восстанавливался за два-три дня.

Я уехал в Бельгию и покатил в направлении Флеруса. А ведь и там я тоже умирал, причем за Республику, в которую тогда немного верил. Отсюда было недалеко до Ватерлоо, где я тоже принял участие, правда, на стороне пруссаков. И всякий раз после своей мнимой гибели я должен был бежать за границу. Причем так часто, что понятия рубежей для меня практически не осталось. Лишь иногда одни причины казались мне более заслуживающими уважения, чем другие; Наполеон разрушил то, что сумел построить Бонапарт.