Эйдзи Микагэ - Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1

— Угг…

Коконе с досадой скрипит зубами, раздавленная словами Дайи.

— Короче, мы можем чего-то добиться, если предотвратим аварию. Стало быть, стоит попробовать. Ты это имеешь в виду, да, Дайян?

Дайя кивает в ответ на резюме Харуаки.

— Именно. Но смысла нет никакого, если мы не можем ее предотвратить.

— Да нет… — качает головой Мария. — Попытаться стоит. Я мало что могла, когда была одна, но сейчас нас много, что-то может получиться.

— А имеет ли значение количество народу? Ноль есть ноль, на сколько его ни умножай. Разве наша проблема не из таких же невозможных вещей? — возражает Дайя.

— Я поняла твой аргумент, но думаю, что возможность все же есть. Ведь условия изменились. Я не Моги, я «Ая Отонаси». Шансы, возможно, уже ненулевые. А значит, уже не бессмысленно улучшать шансы, увеличивая количество народу, верно?

Дайя скрещивает руки на груди и какое-то время размышляет. Наконец он кивает.

— Да, смысл есть.

— Аатлично! Решено, будем пытаться! Как-нибудь да предотвратим ту аварию! Есть возражения?

Возражений на эту реплику Харуаки не последовало.

Да. Что-то, возможно, из этого и выйдет.

Раннее утро. До еще не случившейся аварии остается час.

Мы с зонтами стоим на месте происшествия, на перекрестке.

Наша с Харуаки задача — спасти Марию, если потребуется. Опасная задача, если авария все же случится, но мы оба вызвались добровольцами.

Мария должна была отыскать грузовик и залезть в него. Она высказала мнение, что ее шансы угодить под колеса минимальны, если она будет сидеть за рулем этого самого грузовика.

Я нервничаю. Оплошать нельзя. Всю прошлую ночь я не сомкнул глаз. От тревоги, а также из желания кое-что подтвердить я несколько часов проговорил с Марией по телефону.

Кидаю взгляд на стоящего рядом Харуаки.

Он, в отличие от меня, вроде не нервничает. Его лицо такое же, как обычно. Лицо, которое я всегда видел в «Комнате отмены».

В этот раз, возможно, нам удастся ее уничтожить.

…Н е з а в и с и м о о т т о г о, с л у ч и т с я а в а р и я и л и н е т.

— Харуаки, я хотел бы с тобой поговорить, пока мы ждем. Ты не против?

— Чего так формально? Разумеется, не против!

Слушая стук дождевых капель по зонту, я невольно поднимаю глаза.

— Насчет Моги-сан.

— Касуми? Эмм, ты не про Отонаси-сан, а про настоящую?

Я киваю.

— Я тебе не рассказывал, что она… убила нас, нет?

— Это еще что за страшная история? — Харуаки поднимает бровь.

Не то чтобы я держал это от него в секрете. Я просто не помнил, пока не осознал, что Моги-сан — «владелец».

И едва я вспомнил, кто «владелец», с меня словно оковы свалились — ко мне вернулись все воспоминания предыдущего раза.

— Меня, Марию, Коконе и, скорей всего, даже тебя — нас всех убила она.

— …Она нас убила? Касуми? Но зачем? Для чего?

— Она это делала, чтобы «отменять» других! Изначально ничто в «Комнате отмены» не имеет значения. Так что даже если ты кого-то убьешь, все вернется обратно. Но, похоже, Моги-сан может «отменять» других, если убивает их собственными руками. Думаю, она это делает, потому что тогда она может всем сердцем желать никогда больше не встречать этого человека.

Харуаки кивает с серьезным видом. Я уже объяснял ему, что такое «отмена». Что «отмененного» никто никогда уже не помнит.

— Наша Касуми, хех… просто невероятна. Но… ну, неудивительно, думаю, что даже Касуми стала такой, пережив почти 30000 повторов. Логично.

— Ты правда так считаешь? — спрашиваю я.

— Мм? Я имею в виду, это, конечно, трудно вообразить, но кто угодно сдвинется, застряв в таком болоте, верно?

— Конечно. Но знаешь что? Даже если ты свихнешься, ты все равно не будешь убивать. Эта мысль в норме просто не возникает!

— Ты думаешь? А не слишком ли ты зациклен на собственной точке зрения?

Возможно. Но я не верю. В смысле — убийство стало хорошим средством «отмены», потому что она чувствовала вину. Не могу поверить, что такой человек может самостоятельно подумать о столь бесчеловечном злодеянии.

— …Ты 3000 раз признавался Марии и несколько сотен раз попадал под грузовик вместо нее, да?

— Похоже на то. Только сейчас я это все не помню.

— Мда. Но в конечном итоге твои действия все-таки причинили ей боль, правда?

— А… ну не нарочно же.

На лице Харуаки появляется горькая улыбка.

— Ей было так больно из-за того, что любое послание, даже самое абсурдное, набирает вес, если его повторять много раз. Например: ты можешь сколько угодно считать себя красавцем, но если кто-то тысячу раз скажет тебе, что ты урод, ты потеряешь уверенность. Даже если этот кто-то просто шутит.