Но неужели это и правда что-то, что можно украсть?
Итак, чего же я хотела? Не знаю. Понятия не имею. Совершенно не знаю. И знать не хочу. У меня ведь и «шкатулки» нет больше.
Но сейчас мне нужно сбежать. Я обязана сбежать.
Я должна выбраться из этой комнаты, и побыстрее. Я просто должна выбраться отсюда. Тогда я еще смогу сбежать.
Я попыталась выбежать, но споткнулась. Пытаться встать показалось почему-то пустой тратой времени, так что я бросилась к двери почти на четвереньках.
Непонятно почему перед глазами у меня возникла пара стройных, красивых ног, как у модели.
Я подняла глаза.
— П-почему…
Передо мной стояла она — Мария Отонаси.
В такое время… неужели?!. Я обернулась и взглянула на брата. Он обхватил голову руками, отгородившись от всего, что было вокруг. Брат знал, что Мария Отонаси совсем рядом. Он уже тогда решил меня бросить. Он знал, что я приду, но уже тогда решил сдать меня Марии Отонаси.
— …Все равно это бессмысленно, — монотонным голосом произнесла она. — Человек не может отбросить самого себя. Даже если бы ты смогла, та, вторая ты догнала бы тебя. Ты это знала с самого начала. Вот почему ты не можешь отбросить себя, даже когда у тебя «шкатулка». Ты можешь достичь со своим «желанием» лишь того, что имеешь сейчас. Ты ничего не можешь приобрести с этой «Неделей в трясине». Ты просто медленно погружаешься в трясину.
Она, которой я восхищалась, сказала так мне, которая не смогла быть похожей на нее.
А что насчет тебя? Ты тоже ничего не можешь достичь, потому что отбросила саму себя?
Я вновь посмотрела ей в лицо. Взгляд ее почему-то показался мне печальным.
Я должна сбежать. Но куда? Эта комната — больше не мое убежище, и Мария Отонаси преграждает мне дорогу к выходу. Я по-прежнему сижу, скорчившись на полу, и ничего не могу сделать. И никуда не могу идти.
Я, никуда, не могу, идти.
— Позволь мне спросить тебя. Я уже спрашивала как-то, но ответь еще раз. Скажи мне…
И она задала вопрос.
— …К т о т ы?
Я…
— К т о я?..
Мне самой бы это знать.
Она достала зачем-то свой телефон и протянула мне, по-прежнему сидящей на полу.
«Позволь мне сказать, кто ты».
Голос принадлежал [ему], тому, кто не сомневался в собственной личности, сколько бы я ни ковыряла его существование.
[Кадзуки Хосино] ответил на мой вопрос.
«Ты никто, вообще никто; ты в с е г о л и ш ь в р а г, который существует только для того, чтобы я его победил».
— Нет…
Я не оно.
Я не живу только ради тебя! Как будто я могу принять такой бред!
— …Я Р и к о А с а м и!!
Я признала это; но тут же осознала, что только что сделала колоссальную ошибку.
В смысле — я не смогу больше стать Кадзуки Хосино; только не теперь, когда я признала, что я — Рико Асами. Я не могу больше заставить себя думать так. Мое убежище перестало существовать.
И как только я это поняла —
— Аа, аааАААААААААААААААААА!!
«Шкатулка» внезапно начала разбухать. Она подобно пуле пронеслась по моим жилам, все мое тело болит, как же больно, не могу терпеть! Прекратите, мне больно, прекратите, кто-нибудь, спасите меня! Я хочу вытащить ее! Но я не могу ее вытащить, не могу, не могу. «Шкатулки» нет в этом теле! Но почему тогда так больно? Прекратите, прекратите, прекратите!!
— Я поняла… поняла уже, так что хватит…
Все потому что я поняла: я не могу быть никем, кроме себя.
Я совершила ошибку. Я неправильно поняла собственное «желание», которое загадала «шкатулке». Мне не нужно такое тело. Это просто бессмысленно. Я… я всего лишь…
— Я всего лишь хотела стать счастливой!
Но это уже невозможно.
Счастье закрыто для меня с того момента, как я встала на путь, залитый кровью.
Я вцепилась в девушку, которая сумела стать другой собой, которая называла себя «шкатулкой».
Я не ошибусь больше. Я не ошибусь больше, поэтому, пожалуйста!
— Спаси меня!
4 мая (понедельник) 14:00
Как ни странно, я сразу же понял, что все мутится у меня в глазах — из-за слез.
Я стер слезы и увидел Марию — она стояла передо мной, пытаясь сдержать эмоции.

5 мая (вторник), Праздник детей
5 мая (вторник) 02:10
Читать дальше