Вячеслав Морочко - Под крылом мотылька

15. Сколько воды утекло с той поры, как Создатель дал спящим "Священную книгу", в которой записано: " И сказал Господь, сотворим человека по образу Нашему и подобию, и да владычествует он над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле". * С той поры человек в своих снах много в чем преуспел. Начав с колеса и огня, научился летать шибче птицы по поднебесью, видеть и слышать на расстоянии "тысячи снов", проникать в глубь небес, изгонять из подлунного мира другие, спящие рядом, народы и племена... Скоро выяснилось, он не способен учиться на собственном опыте. Да и что можно требовать от "эмбриона" во время утробного сна? Общество кошек предпочитало подземное царство соседнего корпуса, примыкавшего к зарослям, где обычно играл молодняк. Взрослые дамы почти все уже были "полны неприступности". А любимица общая, грациозная кошечка с яркими рыжими пятнами на иссиня-черной шубейке, была еще так молода, что большие коты, подчиняясь инстинкту, довольствовались одним созерцанием. Леопольд отличался от сверстников пышным хвостом, который не волочил по земле, а держал, как и надо, -"трубой". Садился малыш, точно в теплое гнездышко, подоткнув себя снизу мехом. Белоснежный воротничок и аккуратные ушки придавали изысканности. Он глядел на мир, чуть прищурясь, и кошки, впрочем, так же как люди, видели в этом загадку. Большие коты, гонявшие молодых забияк, прощали ему фривольное обращение с "кошечкой". Он мог, например, как свирепый разбойник, кинуться на нее с диким криком... но, не добегая шажок, прыгнуть в сторону. Старичье снисходительно шевелило ушами, а "принцесса" даже не поднимала глаз, давая понять, что "младенческие забавы" - не для нее. Сверстники Леопольда устраивали борьбу, догонялки, шипелки, оралки. Малышу это нравилось но - обладатель роскошного хвостика - он вынужден был соблюдать осторожность. Грозой подвалов был большой полосатый кот. Резкий с рыкающим придыханием боевой клич матерого зверя обращал в бегство самых отчаянных. "Полосатик" врывался как ураган, и кошки, боясь попасться ему на глаза "прыскали" в стороны и либо прятались по закоулкам, либо сопровождали покорным взором. Однажды, пытаясь растормошить "любимицу", Леопольд, не заметив "Тирана", был тут же наказан: мощным ударом тот зашвырнул его в грязь. "Полосатик" с презрением осмотрел пышный хвост и беленькую манишку подростка. Таких пижонов в своей епархии он еще не встречал: хозяева не выпускали подобных франтов за дверь, а чтобы они не просились, их оскопляли. В каждом дворе у Большого кота был сатрап. В обществе, которое посещал Леопольд, эту должность справлял пожилой грязно-черный кот с облезлым хвостом и выпученными глазами. Сатрап имел круг своих приближенных, занимавших лучшие трубы и взиравших оттуда с презрением на всю прочую публику. Когда начинался "Смотр", всех недоростков гнали вон из подвала, чтобы не путались под ногами. Разрешалось только глазеть сквозь отдушины, "чтобы знали, кто здесь - хозяин". Боевые коты, из круга сатрапа, сначала теснили толпу к широкой стене, а когда теснимые успокаивались, их гнали к стене напротив. Повторялось так до тех пор, пока в толпе не возникало роптания. Цель "Смотра" и состояла в том, чтобы выявить непокорных, да так "позабавиться" с ними, чтобы впредь не повадно было другим. "Полосатик" и черный сатрап, не спеша обходили припертый к стенке "народ". Большинство робко жмурилось. Если же находилась личность, способная выдержать взгляд "Полосатика", подавался сигнал, и вся свора наваливалась на гордеца. Срабатывал изощреннейший способ отбора: невозможно было тысячелетиями существовать рядом с людьми и ничего от них не перенять. Котенок слышал душераздирающие вопли, и сердечко его трепетало от ужаса. Однажды он видел выскочившую из подвала знакомую кошку. Она носилась по улице, обезумев от боли: глаз ее, путаясь между лап, болтался на красном жгуте. В дальнем углу подвала, куда любопытная молодежь проникала тайком, стоял сладковатый дух. Там лежали коты и кошки. Шерсть на них торчала рваными клочьями, а по чернеющим ранам ползали мухи. Таковым было дно жизни кошек. Хозяева знали маршруты котенка и вечерами приходили к зарослям у соседнего корпуса, чтобы вызвать и загнать Леопольда домой. Игорь Борисович звал не напрягая голоса: "Лепа, Лепа. Кис-кис", а Ольга Сергеевна - "Лепушка! Лепушка!" - так протяжно и нежно, что слышалось: "Лапушка"! "Любушка"! При посторонних котенок стеснялся сюсюканий, но не показывал вида. Он не мог обижаться всерьез и прощал даже экзекуцию с купанием в мыльной воде, которую люди придумали, не замечая, что он сам уже первоклассно вылизывается и больше не носит в дом клейкие почки и мусор. А по утрам Леопольд провожал хозяйку на службу. Боясь, что он поплетется за ней через улицу, Ольга Сергеевна, умоляла котенка остаться. Но упрямец не слушался, - приходилось брать его на руки и относить на площадку возле подвала: тут обычно сидели приятели и, боясь их насмешек, малыш уже не решался "увязываться". Вечером, когда Ольга Сергеевна и Игорь Борисович зазывали его домой, выбравшись из приподвальных дебрей и стесняясь покорности людям, он нехотя плелся за ними, однако, пройдя половину пути, стремглав обгонял их и усаживался на крылечке. Первой входила Ольга. Сергеевна. Игорь Борисович чаще всего отставал. Хозяйка придерживала дверь, чтобы впустить малыша, но котенок смотрел на хозяина и входил уже после него: для комфорта души Леопольду требовалось, чтобы "все свои" были дома. - Только котяшке я еще нужен, - тешил себя Игорь Борисович. Кошачий инстинкт требовал неусыпной заботы о благополучии тыла. Зимой, дожидаясь Ольгу Сергеевну, малыш изнывал от тревоги: казалось, она позабыла о нем и уже никогда не придет. А в летние будни котенок порой дожидался хозяйки с работы за двести шагов от крыльца: "подвальное царство" в течение дня утомляло. Хотелось скорее домой под "надежную сень". - Только Лепушке я еще и нужна, - тешила себя Ольга Сергеевна. Налаженный сон часто кажется вечным. Когда приближается "Армагеддон пробуждения", мы на первых порах даже радуемся: до того все обрыдло. Видились разные сны: деловые, голодные, сны-унижения, пытки, возвышенные, философские сны, сокровенные, вещие сны, сны потешки, пустышки, попойки, сны-города, континенты, галактики, сны-анекдоты... И все там кишело, хрипело, рыдало, переходило друг в друга. Спящие, надрываясь, кричали, стонали, совершали поступки, писали романы, картины, симфонии, изобретали, ломали и строили, лгали и убивали, любили, страдали, летали в "неведомый космос"... умещавшийся в капле Чьей-то слезы, рождались и умирали во сне... А КТО-ТО, кто звал себя "Мотыльком", парил над всем этим - незримый, неслышимый. ОН дирижировал калейдоскопом сюжетов, ужимая мучительное пространство "несна", но думая все же... о пробуждении.