Орсон Кард: Ксеноцид

— Что пожирает массу компьютерного времени, — объяснила ему Вал. — До сих пор только армия могла связываться с кораблями, летящими с субсветовой скоростью. Если друзьям Эндера удалось этого добиться, я обязана этим пользоваться. Я просто должна им это.

— Но ведь ты пишешь не только потому, что кому-то что-то должна.

Тут он был прав.

— Якт, даже если бы я каждый час высылала по одному эссе, то для всего остального человечества получалось бы, что Демосфен публикуется всего лишь раз в три недели.

— Ты не можешь писать по эссе в час. Тебе нужно есть, спать…

— И выслушивать тебя, пока ты тут. Иди уже, Якт.

— Если бы я только знал, что спасение планеты от уничтожения потребует от меня возвращение к состоянию девственности, то никогда бы на такое не согласился.

Тут он не совсем и шутил. Всей семье было очень трудно покинуть Трондхейм. Даже ей, даже когда в перспективе ее ждала встреча с Эндером. Все дети были уже взрослыми или почти что взрослыми. Это путешествие казалось им великолепным приключением, и они не связывали собственного будущего с каким-то конкретным местом. Никто из них не избрал для себя профессии моряка как их отец; все стали учеными или же исследователями, проводя жизнь в публичных обсуждениях и личных размышлениях. Они могли бы поселиться где угодно, на любой планете. Якт гордился ими, но в то же время был разочарован тем, что угаснет вот уже семь поколений длящаяся традиция, связывающая его семью с морем. Отлет с Трондхейма был наибольшим отречением, о котором Валентина могла просить мужа… И все же, он без всяческих колебаний сказал: да.

Возможно, когда-нибудь он и вернется, и тогда его встретят все те же океаны, льды, штормы, рыба и те невообразимо прекрасные зеленые летние луга. Вот только его экипажи давным-давно уже уйдут… Уже ушли. Люди, которых он знал лучше собственных детей, лучше, чем жену — эти люди уже постарели на пятнадцать лет. Когда же он вернется — если только вернется — пройдет еще сорок. На шхунах будут плавать их внуки. И они забудут имя Якта. Для них он будет всего лишь чужим арматором, не моряком, не человеком, руки которого хранят запах и желтую кровь скрики. Он уже не будет одним из них.

Потому-то, когда жаловался, что о нем забывают, когда шутил, что им не удается остаться одним, дело было вовсе не в подколках стареющего мужа. Осознавал он это или не осознавал, но Валентина понимала истинное значение его предложений: раз уж я так много отдал ради тебя, не дашь ли ты мне чего-то взамен?

И он был прав. Валентина работала больше, чем это было необходимо. Отдавалась делу больше, чем следовало бы… и от него тоже требовала слишком многого. И не важно, сколько мятежных текстов напишет Демосфен за время путешествия. Гораздо важнее было, сколько людей прочтет их и поверит им, сколько из них потом будут говорить и действовать против Звездного Конгресса. Но наиглавнейшей надеждой оставалась та, что удастся тронуть кого-нибудь в самой администрации Конгресса, и этот человек поймет свои обязанности перед человечеством и сломает эту безумную, клановую солидарность. И наверняка написанное ею кого-нибудь изменит. Их будет не так уж и много, но, может быть, будет достаточно и этих. И, возможно, это случится в самое время, чтобы удержать их от уничтожения планеты Лузитания.

Если же нет… Тогда она, Якт и все те, что так много отдали ради того, чтобы лететь, доберутся на место лишь за тем, чтобы сразу же поворачивать и бежать… или же гибнуть вместе с обитателями того мира. Так что ничего удивительного, что Якт чувствует себя не в своей тарелке и желает проводить с ней побольше времени. Странно уж, скорее, то, что пропаганда так сильно увлекла ее саму, что каждый час она отдает писанине.

— Ладно, приготовь такую табличку на дверь, а я уж прослежу, чтобы ты не остался в кабине один.

— Женщина, из-за тебя мое сердце подпрыгивает будто сдыхающая треска, — вздохнул Якт.

— Когда ты начинаешь говорить на рыбацком языке, то становишься таким романтичным, — заметила Валентина. — Дети обязательно станут над нами смеяться, как только услышат, что даже эти три несчастных недели ты не можешь придержать свои лапы при себе.

— У них наши гены. Они обязаны всячески помогать нам, чтобы мы сохранили свои способности до двухсот лет.

— Мне уже три тысячи исполнилось.

— Так когда мне будет позволено ожидать тебя в моей каюте, о Древнейшая?

— Как только вышлю вот эту статью.

— И когда же это произойдет?