Игорь Росоховатский - Законы лидерства [Журнальная версия]

Больше я не сопротивлялся. Послушно шёл с ним, продолжая думать: «А я обижался, что не приглашает в дом. Ларчик открывается просто. Какой же я осёл! Вот почему она так болезненно реагировала, когда я рассказывал о профессорской дочке, поившей меня чаем».

Академик довёл меня до моей палаты, слегка подтолкнул:

– Поправляйтесь. Завтра зайду за вами, вместе её навестим.

Не успел я улечься в постель, как в дверь палаты тихо постучали. Уже знакомая мне сестра просунула голову:

– К вам посетитель. Можете принять?

В палату с портфелем в руке вошёл следователь Олег Ильич, кивнул как старому знакомому, развёл руками:

– Извините, Пётр Петрович, служба. Придётся задать вам ещё несколько вопросов, чтобы закончить следствие об убийстве академика Слепцова. Помнится, вы говорили, что полиген Л должен был вызвать активизацию умственной деятельности у шимпанзе, и высказывали опасение, что он не подействовал так, как планировалось. В связи с этим были дополнительные вопросы на защите диссертации.

– Помню, – сказал я. – Лучше бы не помнить.

– Я сделал выписки из лабораторного журнала, – продолжал он. – Но остаются некоторые неясности. Как вы думаете, почему шимпанзе решил убрать Слепцова?

– Решил?

– Да. Ведь он заранее подготовил ловушку – верёвку и доску, чтобы поймать человека и ударить его о прутья клетки. Когда он отравил хлорофосом вожака Тома, мотивы понятны – устранение соперника. Он рассчитывал вместо него попасть в клетку к самкам. Неслыханная изобретательность для шимпанзе…

Олег Ильич кинул на меня быстрый взгляд: как реагирую? Хорошо ещё, что он не добавил: «Можете гордиться, отличное дополнение к диссертации»…

– Но вот зачем ему устранять Слепцова?

Я вспомнил чрезвычайно ясно, как после смерти Тома мы стояли у клетки Опала и Виктор Сергеевич не согласился перевести его в большую клетку на место вожака. Но как мог Опал понять его слова? Даже при всей его изобретательности…

И внезапно будто что-то кольнуло в груди. А наши занятия по «языку жестов»? Опал понял не слова, а жесты, мимику, такую богатую у Виктора Сергеевича. Теперь я знаю имя истинного убийцы. Наверное, и Олег Ильич это знает. Поэтому так смотрит на меня – почти сочувственно. Может быть, он думает о том, как будет называться наказание за убийство? И я сказал себе: «Вы огорчались, маэстро, что полиген Л не подействовал на Опала? О, не печальтесь, он оказался весьма эффективным у человекоподобной обезьяны. Довольны?»

Виктор Сергеевич снова возник в моей памяти. Я вспомнил весь тот проклятый день: и как академик ответил мне, когда я рассказывал о странном поведении шимпа, и как оставался в виварии понаблюдать за Опалом, как сверял энцефалограммы и результаты химических анализов. Неужели он догадывался, что шимп притворяется? Никто другой не был бы на это способен. Но Виктор Сергеевич мог. Ответа мне уже не получить… Я знал, что придётся ещё долго, очень долго вспоминать и никто не спасёт меня от этих воспоминаний.

Пожизненная казнь – вот как это будет называться…

Придя в институт, я направился в виварий. Что так неудержимо влекло меня сюда? Какая привязка оказалась сильнее муки, боли, отвращения, связанных в памяти с этим местом? Мне не узнать о ней, ибо она пружинно скрыта в подсознании и способна оттуда управлять тем, что называют сознательной деятельностью. Когда-то я читал, что убийцу неумолимо влечёт на место преступления. Даже невольного убийцу…

В большой клетке суетились обезьяны. Они узнали меня и заверещали, протягивая руки за подарками.

Клетка Опала была пуста. Концы проводов висели как змеи, караулящие добычу. Я почему-то осторожно переступил через совершенно пустое пространство у клетки и только потом вспомнил, что там когда-то был очерчен мелом контур тела.

Я стоял, взявшись двумя руками за прутья решётки, уткнувшись в них лбом, и смотрел в угол, где часто сидел Опал. Именно в том углу под соломенной подстилкой – мне рассказал Олег Ильич – нашли приспособления: куски проволоки и дерева, связанные обрывки верёвки, с помощью которых шимпанзе доставал и подтягивал к себе то, что ему было нужно. С помощью этих же орудий он ухитрился добыть хлорофос и забросить отравленный банан в клетку Тому. Пожалуй, он мог бы претендовать на патент изобретателя. Горе существу, если изобретательность родится в нём прежде, чем нравственность. А в нашем мире часто случается именно так. И в этом – одна из причин величайших трагедий…