Виталий Забирко - Мы пришли с миром

Вначале я хотел телепортироваться в квартиру Мирона сквозь стену, но, вспомнив стоящий у подъезда таксомотор, передумал. Имелись у меня вопросы к «Горизонту», да и не было уверенности, что, проходя сквозь стену, попаду туда, куда надо.

Я оделся, вышел из квартиры, запер дверь.

— Привет, — сказал желтой рожице, нарисованной на стене.

— Привет! — жизнерадостно откликнулась она, скорчила гримасу, соскочила со стены и, колобком прокатившись по площадке, сиганула в лестничный пролет.

— Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — донесся оттуда удаляющийся хохот, а затем с крыльца раздался дикий мяв улепетывающего кота Леопольда.

Я остолбенел, волосы на голове зашевелились. Как ни привык к проделкам объекта, но такого не ожидал. Каким образом он мог видеть меня без стеклянных глаз и хохотать без динамика?!

Осторожно, на цыпочках, я приблизился к перилам и глянул вниз. Ничего необычного не увидел, но сам чуть не сверзился в пролет вслед за рисованной желтой рожицей, так как моя рука не оперлась о перила, а прошла сквозь них. Этого мне только не хватало! То из едущего трамвая едва не выпал, теперь — в лестничный пролет... Неизвестно, что хуже, хотя, скорее всего, исход был бы одинаковым. Летальным. Как в прямом, так и переносном смысле. А еще точнее — вначале в переносном, то есть от слова «летать», а затем в прямом. Надо учиться себя контролировать.

На стене, крашенной некогда голубой краской, а теперь потемневшей до серого цвета, от сгинувшей желтой рожицы остался блеклый контур, и он надо мной насмехался. Иного я не заслуживал.

Когда я вышел из подъезда, дверца такси распахнулась, из салона выглянул Сева и помахал рукой. Я потоптался на крыльце, огляделся. С ближайшего тополя пушистыми хлопьями облетал снег, а на самой верхушке раскачивался кот Леопольд и смотрел вниз безумными глазами. Смеющейся желтой рожицы нигде не было.

«До вечера будет раскачиваться, — подумал я о коте, — если верхушка не обломится». Вот уж для кого быть «скорой помощью» я не собирался, так это для кота. Слишком памятны были взъерошенная шерсть и ощерившаяся пасть перепуганного насмерть Леопольда.

— Это ты так напугал кота или... — спросил Сева из машины.

— Или, — отрезал я, спустился с крыльца и направился к нему.

— Привет, — сказал Сева, когда я подошел.

— Привет, татарин.

— Садись, русский, — без тени улыбки предложил Сева. Лицо у него было хмурым.

Я смешался, не нашел что ответить, сел на переднее сиденье и захлопнул дверцу. Отбрил он меня по первой степени.

— Чем вы меня вчера напоили? — недовольно пробурчал я, переводя разговор на другую тему. Не люблю разговоры о национальной принадлежности, от них всегда попахивает национализмом. Хвалиться нужно не национальностью, а тем, что ты сделал в этом мире. Принадлежать к той или иной нации — это не твоя заслуга, а твой крест. И если тебе нечем похвалиться, кроме своей национальности, то ты — ноль.

— Если бы не напоили, то сейчас бы хоронили.

— Слышал уже о вскрытии...

— А если слышал, то в чем проблема?

— У объекта лечение эффективнее и без каких-либо последствий.

— Вот и обращался бы к нему, — раздраженно бросил Сева. Он поднял руку и щелкнул пальцем висящую на ниточке куклу-скелет.

— Вай! — возопил скелет. — Щекотно! Гы-гы, ха-ха, хи-хи!

Он задергался и сгинул с глаз, оставив на память колышущийся обрывок нити.

Сева замер с поднятой рукой, посерел лицом, а затем длинно и витиевато выругался.

— А каково мне? — заметил я, когда экспрессивный поток ненормативной лексики иссяк.

Сева глубоко вздохнул, повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом. Нехороший был взгляд, и глаза красные. Не выспался он в машине.

— Зачем всю ночь меня караулил? — спросил я.

— Это уже неважно, — глухо сказал он. — Началось.

— Что — началось? — спросил я в надежде, что наконец получу ответ на вопрос, на который не мог ответить сам.

— Контакт, экспансия, вторжение... Называй, как хочешь.

— А вы как это называете?

— Кто — мы?

— В «Горизонте».

Сева неопределенно повел плечами. Как он ни старался держаться, но было заметно, что исчезновение куклы-скелета выбило его из колеи.

— Никак. Мы открыли ящик Пандоры и выпустили в наш мир Бога.

— Создателя, — поправил я, припомнив объяснения Иванова.

— Нет, — покачал головой Сева. — Это когда Он вдохнул жизнь в органические сгустки первичного океана, тогда был Создателем. Войдя в наш мир, он стал Богом. Причем не Богом для всех вообще, а для каждого в отдельности. Плазмоидов у него на всех хватит, еще и останется. Сегодня заканчивается история человечества.