Виталий Забирко - Мы пришли с миром

Я вскочил с тахты, бросился за ним и включил в прихожей свет. Сжавшись в комок, Леопольд забился в угол у входной двери, смотрел на меня безумным взглядом и затравленно шипел. Никогда не видел его таким — во дворе он отважно гонял пинчеров, а если на него пытались устроить охоту доберманы из соседнего двора, с достоинством ретировался на тополь и затем не обращал внимания, как собаки беснуются внизу.

— Что ты, Леопольд... — попытался я успокоить кота и нагнулся, чтобы погладить.

Кот прижал уши, ощетинился, шипение перешло в утробный клекот с брызгами слюны из ощерившейся пасти, и я поспешно отдернул руку. Ну и дела! Я осторожно приоткрыл дверь, кот опрометью бросился вон, в два прыжка преодолел лестничный марш и был таков.

Запоздало поежившись, я представил, как кот, захватив мою руку когтистой лапой, рвет ее до самого мяса. Однако что могло довести Леопольда до такого остервенения?

— Ну и как тебе все это? — очумело поинтересовался я у рожицы на стене.

«Тебе что, свои проблемы больше обсудить не с кем?» — сказала мне ее улыбка.

— В том-то и дело, что не с кем... — вздохнул я, закрыл дверь и вернулся в комнату.

В начале двадцатого века из Америки в Европу в трюмах кораблей прибыли непрошеные поселенцы — жирные и неповоротливые черные пасюки до трех килограммов весом. Несмотря на то, что их экспансия в Европу прошла успешно, встречаются они крайне редко из-за низкой плодовитости. Зато настолько агрессивны, что их боятся даже коты. Неужели такой пасюк забрался в мою квартиру? Странно в общем-то: в отличие от обычных крыс и мышей черные пасюки не верхолазы и если обосновываются возле человеческого жилья, то исключительно в подвалах. С другой стороны, чем черт не шутит? Когда-то дикие утки стороной облетали города, а теперь селятся на крышах, выводят там птенцов и даже на зиму не улетают в теплые края...

С максимальной предосторожностью я выглянул на лоджию. Никаких пасюков там не было. Ни обычных серых, ни американских черных. Мышей тоже не было. Зато по всей лоджии валялись заготовки моей куклы, мусорное ведро было перевернуто, пол устилали опилки и стружка.

Собрав заготовки, я аккуратно сложил их на верстаке, затем взял веник, совок и начал подметать мастерскую, в любую минуту готовый отразить нехитрым оружием нападение затаившегося где-то пасюка, так как меня не покидало странное ощущение, что за мной неотрывно наблюдают чьи-то глаза.

Чрезвычайно неприятное чувство, но в этот раз я в паранойю не верил — напугало же что-то до полусмерти кота Леопольда? А ему отваги не занимать: видел его драку с собаками, а они и размерами побольше, и проворнее, чем неповоротливый американский пасюк.

Вооружившись резаком, я отодвинул верстак от стены, обследовал все закоулки мастерской, но никого не обнаружил. Не то, что громадному пасюку, маленькой мышке спрятаться было негде. Однако неприятное чувство, что за мной постоянно наблюдают, не исчезло. Поставив верстак на место, я сел на стул. Страхи страхами, а работать надо.

И только тогда наконец увидел, кто за мной наблюдает. На полке над верстаком стояла полуоткрытая спичечная коробка, и из нее, вдавленные в вату, смотрели на меня два стеклянных глаза.

Черт! Особо впечатлительные люди реагируют на взгляд с портрета, однако я себя к таковым никогда не причислял, каким бы требовательным взглядом ни смотрела с плаката Родина-мать, которая зовет, либо же красноармеец, вопрошающий, записался ли я в добровольцы. Да, но каким образом коробок оказался открытым да еще поставленным набок? Неужели кот зацепил лапой и это не более чем курьезный случай?

Я закрыл коробок и положил его обратно. Неприятное ощущение чужого взгляда исчезло. Надо же, все-таки чувствительность к старости возросла. Как и сентиментальность. И, кажется, мнительность... Но если с первыми двумя еще можно мириться, то последнее мне совсем ни к чему.

Работать не хотелось, опасение, что в мастерской присутствуют трансцендентные силы, в которые никогда не верил, не рассеялось, но я упрямо взял резец, протянул руку за заготовкой...

И в это время прозвенел телефонный звонок.

Как я ему обрадовался! Не столько самому звонку, а тому, что могу хоть на время покинуть лоджию.

Уверенный, что звонит Любаша, я выскочил в комнату, схватил трубку и, стараясь придать голосу официальный тон, сообщил:

— Бюро торжественной регистрации брака!

В трубке икнуло, затем мужской голос с ярко выраженным русским акцентом осторожно поинтересовался: