Виталий Забирко: Слишком много привидений

Голова раскалывалась, но опохмеляться не стал — не ту дозу вчера принял, чтобы насиловать организм, выбивая клин клином. Сварил макароны, заправил их кетчупом, сделал крепкий кофе и сел завтракать.

И тут зазвонил телефон.

«Опять Люся…» — досадливо подумал я, откладывая вилку в сторону. Идти или не идти в больницу к Владику, я еще не решил.

Телефон звонил требовательно, не переставая, будто меня вызывали по междугородной линии.

Тяжело вздохнув, я встал из-за стола и, пройдя в комнату, взял трубку.

— Слушаю.

— Роман Анатольевич Челышев? — раздраженно поинтересовался мужской голос. В голосе звенели повелительные металлические нотки — чувствовалось, что говоривший не привык, чтобы на его звонки долго не отвечали.

— Да.

— Следователь оперативного отдела по борьбе с организованной преступностью Николай Иванович Серебро, — пророкотало из трубки. — Сегодня в двенадцать тридцать жду вас в УБОП для дачи показаний.

Я икнул. Головную боль как рукой сняло. Сознание заработало четко и ясно.

— Это по какому же поводу? — осторожно поинтересовался я, прекрасно понимая, почему меня вызывают в УБОП. Но, в самом-то деле, не соглашаться же сразу? Следователи неплохие психологи — мгновенно возникнет подозрение, почему свидетель так быстро согласился, не зная сути дела.

— Вы были вчера в погребке «У Еси»? — В голосе следователя усилилось раздражение.

— Д-да… — стараясь придать голосу растерянные нотки, протянул я.

Растерянность получилась лучше, чем тревога во время ночного разговора с официанткой Люсей, но на мои актерские данные следователю было наплевать.

— Тогда не задавайте глупых вопросов! — чуть ли не рявкнул он. — Я вас вызываю в качестве свидетеля по поводу разбойного нападения.

— Но я… — попытался промямлить, однако следователь не дал закончить.

— Не вздумайте уклониться от явки! — отрезал он. — Иначе вас доставят на допрос под конвоем, и тогда вы будете фигурировать не как свидетель, а как подозреваемый. Все!

Следователь швырнул трубку на рычаг, и я медленно опустился на стул возле тумбочки. Вот тебе и утро вечера мудренее…

В трубке пиликали гудки. Тяжело вздохнув, я аккуратно водрузил ее на телефонный аппарат. Как ни тревожно было на душе, особо нервничать не стоило. Понятно, почему следователь орал и запугивал — какой дурак в наше время согласится быть свидетелем криминальной разборки? Все здравомыслящие граждане, как черт от ладана, открещиваются от свидетельских показаний — ничего мы не видели, ничего не слышали. И если бы имелся хоть намек на мое участие в перестрелке в погребке «У Еси», то меня бы давно по рукам-ногам повязали омоновцы и доставили куда требуется. Так что не стоило принимать приказной тон следователя близко к сердцу и особо переживать. Обойдется…

Но все же Николай Иванович Серебро вопреки своей блистательной фамилии и без того не радужное настроение изгадил окончательно. Отнюдь неспроста служителей правоохранительных органов обзывают в народе ментами погаными. На своей шкуре в этом убедился, когда настырный следователь того же УБОП Оглоблин Иван Андреевич неделю изводил меня на допросах по факту смерти господина Популенкова. Допекла его вдова своими обвинениями в мой адрес, а то и взятку дала, вот следователь и расстарался. Сидеть бы мне в КПЗ за свой длинный язык, перейдя из подозреваемых в обвиняемые, если бы на поминках девятого дня госпожу Популенкову бригада «Скорой помощи» не свезла в псих-больницу. Тронулась дамочка на почве моего предсказания… Только тогда Оглоблин оставил меня в покое. Как ни старался превратить стопроцентное дорожно-транспортное происшествие в хорошо обдуманное заказное убийство, ему это не удалось. Чрезвычайно трудно подвести под обвинительное заключение случайного свидетеля, основываясь лишь на том, что за миг до столкновения «Мерседеса» с самосвалом он выкрикнул: «Остановите машину! Он погибнет!» Тем более что Популенков погиб даже не от столкновения машин, а от свалившейся с самосвала на крышу «Мерседеса» бетонной плиты. Настолько «тонко» спланировать покушение никому не под силу.

Не чувствуя вкуса, съел завтрак, запивая бутерброд мелкими глотками остывшего кофе. На душе было гнусно, и большое белое пятно на старинной, из прабабушкиного сервиза, чашке усиливало ощущение беспросветности моего положения. Еще совсем недавно на месте этого пятна красовалась нарисованная полуобнаженная пастушка…