Дэрил Грегори - Пандемоний

Приняв присягу, Никсон обнял жену и вернулся в зал для брифингов. Ему не пришлось призывать присутствующих к тишине, атмосфера в комнате изменилась.

Какое-то время президент Никсон стоял молча, сложив на груди руки и глядя на стол. Когда он заговорил, то глаз поднимать не стал.

— Я не генерал, — негромко произнес он, — я не тот прирожденный лидер, каким был президент Эйзенхауэр.

Шерман Адамс недоуменно посмотрел на Джима Хагерти. Никому из присутствующих не надо было напоминать, что Никсон не чета покойному Айку.

— Но я знаю, что такое заговоры, — продолжал тем временем новоиспеченный президент, — и мне понятно, что японцы, как нация, проигравшая войну, возможно, жаждут отмщения. Я понимаю, как самые, казалось бы, невинные на первый взгляд люди могут втайне строить козни, направленные на разрушение нашей страны.

В объяснениях необходимости не было. Ведь именно Никсон сместил Алджера Хисса, державшего в своих руках бразды правления Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности.

— Это новая война, новый враг, главное оружие которого — страх.

Никсон поднял глаза, вглядываясь в лица тех, кто еще вчера готовил его политическую смерть. На губах его играло подобие улыбки. Кое-кто поспешил отвернуться.

— Обещаю вам, — произнес Никсон, — мы искореним врага, где бы он ни был, где бы ни попытался поднять голову.

— Давай еще разок проедем мимо, — предложила О'Коннел.

— Не прошло и десяти минут, — возразил я. — Слишком часто это делать нельзя, ты сама знаешь.

Мы припарковали пикап перед бакалейным магазинчиком примерно в четверти мили от дома моей матери. Я не нашел способа подобраться к дому ближе, чтобы не быть замеченными — ведь сумела же Амра вычислить Бертрама и представителей «Лиги людей». Наш район представлял собой треугольник, зажатый между тремя оживленными улицами. Одна дорога пролегла через жилую зону — кривая и неровная, заканчивающаяся многочисленными тупиками. Местная публика в основном была представлена пенсионерами — родителями тех детей, вместе с которыми я вырос. Даже если мать и не обратит внимания на парочку в незнакомом пикапе, то наверняка это сделает кто-нибудь из ее дражайших соседей. В худшем случае он вызовет полицию.

Вот почему примерно каждые двадцать пять минут мы проезжали мимо дома моей матери, чтобы убедиться, что ее «шевроле-корсика» по-прежнему стоит на дорожке у дома, после чего вновь возвращались к нашему исходному пункту напротив бакалейного магазина. Этим мы занимались с восьми утра, сейчас дело шло к полудню. Мы точно знали, что она дома, потому что я пару раз позвонил из телефона-автомата, и когда она отвечала, тотчас вешал трубку. Откуда нам было знать, когда она уедет.

Кстати, я отнюдь не утверждаю, что это был хорошо продуманный план.

— Почему бы тебе просто не подойти к двери? — предложила О'Коннел. — Позвонишь, скажешь: «Привет, мама. Вот зашел к тебе, хочу найти в подвале одну вещь».

— Не дождешься, — отрезал я и покачал головой. — Не могу, честное слово, не могу.

— Но ведь это твоя мать, Дэл. Та самая женщина, которая воспитала тебя.

Ага, вот только я не тот человек, которого она воспитала.

О'Коннел презрительно фыркнула.

— У меня закончились сигареты, — заявила она и захлопнула за собой дверь грузовичка.

Нам осточертело кружить по району. Мы оба осточертели друг другу.

Мариэтта не горела желанием приезжать в Чикаго. Она была уверена, что Вальдхаймы помогут мне разобраться в собственной натуре, в натуре демонов — главное, дать им время. Но я умолял, заклинал, просил ее, говорил, что все равно это сделаю, с ней или без нее. Уламывать долго мне не пришлось. Мариэтта уступила — уступила на удивление легко. Наверное, понимала, что я в ней нуждаюсь.

Более того, она не стала пререкаться со мной по поводу того, как туда добираться, на машине или самолетом. Ни я, ни она не горели желанием засветиться в базе данных авиакомпании, чтобы нас, как только сойдем с самолета, легавые взяли за задницу якобы «для дачи свидетельских показаний».

Восемьдесят процентов нашего маршрута совпадали с тем, каким мы с братом покинули Чикаго. Дребезжащий пикап О'Коннел катил гораздо медленнее, чем «ауди» Лью. Одно утешение — мой подбородок всю дорогу не упирался в колени. Накануне мы переночевали в мотельчике — разумеется, в разных комнатах — и остаток пути преодолели утром.

Скажу честно, мы предпочитали не говорить о многих вещах.